Василий быстро выскочил из окопа, винтовку и вещмешок оставил внизу. Подумал и бросил туда же шинель, чтобы легче было идти.
— Ты что, дома у мамки или на передовой? А если немцы встретятся, чем отбиваться будешь? Котелками?
Василию стало стыдно, что из него получается такой нескладный солдат, проворчал: «При чем тут мамка» — и снова полез в окоп. Нацепил на себя всю амуницию, собрал котелки, побежал вместе с другими солдатами за кашей в овраг, куда пришла кухня.
Кашу раздавал тот же повар. Только был он не таким веселым, как раньше. Торопливо черпал кашу, с силой стряхивал ее с черпака в котелок, и она со чмоком проваливалась в глубь круглых алюминиевых посудин.
— Давай, давай! Держи котелок как следует! Следующий! Не зевай! Тут каждый метр пристрелян, а мне вам надо еще и завтрак успеть сварить. Какая рота? Так, кажется, последняя…
Нагрузились солдаты кашей и пустились в обратный путь. Бежать Василию было тяжело, неудобно: на спине вещмешок, на плече винтовка, в руках по четыре котелка… Поле сплошь изрыто воронками, о которые он то и дело спотыкался. Просторная каска наползала на глаза, а поправить ее нельзя, руки заняты.
— Быстрее, быстрее, — торопил их сержант из третьего отделения — он водил солдат за ужином.
А как еще быстрее? Гурин и так уже совсем выдохся. Весь в поту и дышит на пределе, как загнанный пес… А тут еще немец ракеты одну за другой пуляет в небо, освещает — видно все как днем. Василий невольно приседает, ждет, когда она погаснет. А погаснет — темень сразу такая сгущается, что перед собой ничего не видно. Пока глаза привыкали к темноте, снова раздалось шипение — полетела в небо хвостатой кометой новая ракета, вспыхнула на высоте — опять приседай.
Приотстал Гурин от своих, ноги путаются в длинной шинели, ругает про себя сержанта — зачем заставил все нацепить? Ребята из других отделений налегке — только котелки да оружие. Даже без касок…
И вдруг — холодящий душу вой: мина. Упал Гурин на землю, и тут же взрыв раздался. Даже не взрыв, а будто ударило чем-то тяжелым рядом, даже земля вздрогнула, запели на разные голоса осколки, запахло динамитом. Не успел Василий голову поднять — вторая мина, третья, да все ближе, ближе. Вокруг него вспыхивают огненные кусты — не знает, куда деваться. Вжимается плотнее в землю и понимает, что это не спасение. В какое-то мгновение уткнулся головой в свежую землю, вдавился в нее. А мины, будто остервенев, одна за другой, одна за другой, Гурин уже перестал различать отдельные удары — все слилось в сплошной гул. Бьет совсем рядом, отдаются сильные толчки в грудь, в голову, приподнимает его какая-то сила — то ли воздушная волна, то ли ему так кажется, — всеми силами вжимается в землю, успокаивает себя: «В воронку не попадет: не может мина дважды ударить в одно и то же место». Это он слышал от кого-то… И вдруг у самой головы — бом! Тупой удар и взрыв с каким-то непроходящим звоном.