— Можно в расположение идти?
— Да. Идите. Почистите оружие, зарядите диски и ждите лейтенанта. — И, спохватившись, закричал: — Эй, хто тут у вас в обмотках? Лейтенант сказав, щоб в сапоги обуть. Эй, в обмотках!
До Гурина не сразу дошло, что это его касается. Пока кто-то из ребят не остановил:
— Гурин, оглох, что ли? Иди, старшина зовет.
Он вернулся. Старшина взглянул на его ноги, словно на диковинку.
— Шо ж ты за солдат — сапоги доси не добыл себе?
— А где их добывают? — обиделся Гурин.
Старшина взглянул на него, не ответил:
— Какой номер носишь?
— Сороковой.
— Сапоги треба брать на номер, а то и на два больше. Зимой портянок намотаешь — теплее будет. А?
— На два — это много.
— Ну гляди… — Он полез куда-то в угол за ящики, долго шарил там, наконец выбросил через голову один, потом другой сапог: головки кожаные, а голенища кирзовые. Сапоги совсем новые, пахнут свежей резиной и кожей. — Ну як? Меряй.
«Як? Як? Хорошо — вот як!» — радость такая охватила Гурина, как на первомайский праздник, когда мать дарила ему какую-нибудь обновку. Снял ботинки, чуть подправил портянки, сунул ноги в сапоги — хорошо-то как! Удобно! Совсем другой вид у человека.
— Не жмуть?
— Вроде нет…
— Гляди. Портянки есть запасные? Возьми, — старшина с треском оторвал полоску белой фланели. — Да не говори, шо старшина жадный.
— Спасибо!
Идет Гурин по улице, и кажется ему, что все на него смотрят, сапогами его новыми любуются: какой солдат красивый! В сапогах!
Садами, потом перелесками, узкими тропками гуськом шли новички вслед за лейтенантом. Он нарочно вел их скрытой местностью, чтобы не стать мишенью для «мессершмиттов», которые уже дважды появлялись над их головами на бреющем. Покачиваясь с крыла на крыло, они разворачивались и где-то совсем недалеко впереди поливали пулеметным огнем какую-то цель. Гурин догадывался, что это была переправа, к которой их вел лейтенант Исаев, и мурашки пробегали по спине.
Прежде чем увидеть Днепр, Василий почувствовал его близость каким-то непонятным ему чутьем. Выросший в сухой донецкой степи, он никогда не видел большой реки, и ему всегда трудно было ее представить. «Какой же эта река должна быть — широкой и глубокой, если по ней плавают пароходы?» — думал он, Поэтому встречи с Днепром он ждал с трепетным волнением: что за штука такая этот Днепр, о котором столько песен, столько стихов сложено, который «чуден при тихой погоде», который «рэвэ та стогнэ» и «горами хвыли пидийма»?
Они вышли к плавням. Кривые вербы, кусты лозняка и сухой камыш все еще скрывали реку, но Гурин почувствовал ее близость — близость большой сильной воды.