— Садитесь! Все садитесь! Не стойте! — кричал сержант. И не успел последний солдат перебросить через борт ногу, он принялся изо всех сил толкать лодку с мели. — Веслами помогите, веслами!
Наконец лодка беспомощно закачалась на волнах, он вскочил в нее и снова начал кричать:
— Правый!.. Правый борт, греби!.. Куда гребешь, твою мать?.. Правый, говорю. Не давайте развернуться лодке! Так, так… Оба — быстро! Быстрее, быстрее!
Явно не рассчитанная на такой груз, лодка сидела в воде почти по самые борта. Вот-вот, казалось, еще чуть только — и вода хлынет через край. Но в самый критический момент край лодки приподнимался и уходил от беды.
Гребцы старались изо всех сил, но на середине реки течение было такое сильное и такие большие волны, что лодку стало разворачивать и захлестывать водой.
— Правый, давай! Давай! — надрывался сержант. — Шевелись, что вы как неживые?
Лодку опасно качало, льдины скреблись о деревянную обшивку, волны били о правый борт и обдавали всех холодными брызгами. Гурин вцепился обеими руками в доску под собой, будто от этого зависело спасение.
Взглянул на берег — он с огромной быстротой убегал назад, словно они ехали в курьерском поезде.
— Стоп! Стоп! — закричал сержант. — Тормози! Пропусти льдину, а то перевернет лодку.
Качаясь на волнах, понеслась вниз по течению огромная, как баржа, зеленоватая глыба.
— Вперед! Живее, живее!
И вдруг — фыркающий свист снаряда, это значит — он уже на излете и упадет где-то близко. И точно: рвануло совсем рядом, посыпались на солдат мелкие осколки льда, лодка закачалась, хлебнула изрядную порцию воды, но устояла.
— Вперед! — снова закричал сержант.
Второй снаряд просвистел над головами и разорвался где-то на берегу.
— Ну, еще чуток! Еще!..
Лодку перестало качать, и вскоре она ткнулась в берег. Солдаты торопливо выскакивали из нее прямо в воду и бежали на спасительную землю.
Вторую лодку прибило к берегу ниже метров на двести.
Солдаты принялись выливать воду из сапог, перематывать портянки, выжимать полы шинелей. У Гурина тоже хлюпало в сапогах, он примостился на валун, хотел переобуться, но сержант предупредил:
— Прекратить разуваться! Берег постоянно обстреливается, а вы расселись… Все под обрыв!
Только теперь Гурин рассмотрел крикливого сержанта. Огромный, рыжий, он снял шапку, и от его красных коротких волос, стоявших ежиком, повалил пар, как от костра. Умаялся парень. Большая, как носок сапога, челюсть выдавалась вперед, делала его свирепым. Но глаза были добрыми, смеялись. Он увидел подходившего лейтенанта, надел шапку, вскинул руку, сказал: