— Мистер Кэри, уверяю, я здесь один.
— Боссы не спят в кабинах и тем более одетыми. Давай его сюда, шо-о-о-фер!
Его лицо совсем окаменело, потом он повернулся и пошел к двери справа от циновки.
Я крикнул ему вслед:
— И оставайся все время в поле моего зрения! Стенки здесь, должно быть, не слишком толстые.
Клод понял меня: пуля девятого калибра способна пробить десять дюймов прочнейшей сосны, так что в случае чего выстрел прошьет прицеп из конца в конец.
Он осторожно постучал в дверь и приоткрыл ее. Похоже, разговор шел по-немецки.
Я встал с кресла и переместился таким образом, чтобы держать его под прицелом.
В комнате зажегся свет, и через некоторое время оттуда вышел худой, сутулый человек с взъерошенными седыми волосами, одетый в полосатый, красно-желтый с черным, халат. В руках у него ничего не было и в карманах халата тоже. Похвальная нейтральность.
Мимо него я смотрел на Клода. Тот задержал взгляд на чем-то внутри комнаты несколько дольше, чем того требовало пустое помещение, затем медленно закрыл дверь.
Я приказал:
— Открой. Пусть она тоже выйдет.
Несколько бесконечно долгих секунд молчаливого противостояния подсказывали мне, что эти двое готовы наброситься на меня. Я сделал шаг назад, чтобы за спиной была только стена, и большим пальцем снял револьвер с предохранителя.
— Вы, ребята, решили сыграть со мной злую шутку, я прав? У меня в магазине тринадцать зарядов, так что, если дойдет до стрельбы, экономить не стану.
Человек в халате повернул голову и резко крикнул:
— Komm her, Ilse[6].
Казалось, сама комната облегченно вздохнула.
Он вытащил из кармана деревянный резной портсигар, достал сигарету и закурил.
Мы напряженно смотрели друг на друга сквозь табачный дым. В широких рукавах халата виднелись длинные тонкие руки китайского мандарина. Его худое — кожа да кости — лицо сходилось клином к острому, маленькому подбородку. Большие голубые беспокойные глаза и губы с зажатой в них сигаретой все время были в движении, и казалось, что этим процессом их владелец не управляет. Лицо выглядело аскетичным и сладострастным одновременно, подвижное лицо, способное на любое выражение, кроме счастья.
Это было лицо человека, понимающего неотвратимость смерти, характерное для людей прошлых веков, рисовавших черепа на дне своих кубков. Лицо, наводящее на мысль, что его хозяин желает взять от жизни все: власть, наркотики, спиртное, женщин, — иначе он просто рехнется.
Я сказал:
— Ты бы лучше представил нас друг другу, Клод.
Клод обратился к хозяину:
— Das ist der Pilot[7].
— Что, у него нет имени? — спросил я.