– Я хочу, чтобы ты послал одного из местных парней в деревню, чтобы он нанял столько работников, сколько сможет. И не только мужчин. Женщин тоже. Они могут выполнять более легкую работу.
Джонас принял решительный вид, как делал всегда, когда отдавал приказы на войне. Это удавалось ему с таким блеском, что в его серьезности не возникало даже сомнений. Кроме того, это помогало скрывать страх.
– Давай, Банди, вперед! Мы должны успеть сделать все, что нужно, пока еще не слишком поздно.
Джонас почти бегом бросился к двери. Хардли, может, и уничтожил его, но он не сдастся без боя. Он бы не уцелел на войне, если бы не обучился некоторым навыкам выживания.
О себе он подумает позже, когда позаботится обо всех, кто от него зависит. А потом позволит себе думать о том, как сильно он любит Селию, и о том, что жить без нее невыносимо.
И он сделает все возможное, чтобы вернуть ее.
Джонас сидел за массивным столом красного дерева в своем кабинете, закинув ноги на его край. В одной руке у него была почти пустая бутылка бренди, в другой – более чем наполовину наполненный стакан. Шел уже третий день с тех пор, как он вернулся в Лондон.
И уже в третий раз он ездил повидать Селию. Это была его третья попытка убедить ее, что все сказанное им не имеет никакого отношения к правде.
И в третий раз его прогоняли от дверей.
Джонас поднял стакан, но не донес до рта. От мысли о том, что ему надо сделать еще один глоток этой обжигающей жидкости, у него все в желудке перевернулось.
Черт, даже напиться у него не получается.
Джонас поставил стакан на стол и откинул голову на подголовник, обтянутый потрескавшейся кожей. У входа в дом на некоторое время все затихло.
С тех пор как герцог Хардли объявил о том, что не станет оплачивать астрономические счета графа Хейвуда, Джонаса осаждали кредиторы и агенты по взысканию долгов. Он даже опасался, что его изобьют до полусмерти, и ему, скорее всего, не уцелеть. Но Банди, который прикрывал его спину на войне, и в этот раз пришел на помощь.
Джонас не знал, что предпринял его сержант, чтобы очистить дом от толп кредиторов, угрожавших его жизни, но это помогло. Впервые с тех пор, как он вернулся в свой дом в Лондоне, здесь наступило затишье.
Джонас закрыл глаза и взмолился хотя бы о нескольких спокойных минутах, когда он не будет изводить себя мыслью о потере Селии. Он молился, чтобы боль и страдания, которые терзали его день и ночь, хотя бы на минуту ослабли. Хотя и понимал, что это невозможно.
Он размышлял о гнусном замысле Хардли и снова и снова ругал себя последними словами. Он думал о боли, которую переживала Селия, узнав о предательстве тех, кто любил ее больше всего. Весь ее мир рухнул, и не осталось ничего, за что можно было бы зацепиться.