Хардли долго изучал напиток в своем стакане, потом неуверенно поднял стакан, сделал глоток и снова поставил стакан на стол.
– Ты даже не представляешь, Хейвуд, как бы мне хотелось поступить именно так. Но Сесилия навсегда возненавидела бы меня, узнав, что я заплатил тебе, лишь бы ты ее бросил. А она обязательно узнала бы. У меня нет другого выбора, кроме как молиться, чтобы Сесилия сама обнаружила, какой ты негодяй.
– И как ты намерен это сделать? – Джонас откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– Отдав именно то, что тебе нужно.
Джонас старался выглядеть спокойным, но спокойствием здесь и не пахло. Внутри царила полная неразбериха. Сначала от полного замешательства, а потом еще и от ярости.
– Не припомню, чтобы просил тебя о чем-то. А даже если бы мне что-то понадобилось, ты был бы последним, к кому бы я обратился.
– Даже не сомневаюсь, что это так, но здесь у тебя нет выбора. Я не позволю, чтобы человек, в которого так глупо влюблена моя сестра, был должен огромную сумму денег каждому торговому и игровому заведению Лондона. Мне надоело слушать разговоры о том, что моя сестра ничего для тебя не значит, являясь лишь средством для оплаты долгов. Поэтому я возьму на себя заботу о твоих долгах, чтобы раз и навсегда прекратить подобные разговоры в обществе.
Джонаса захлестнула волна ярости.
– Я не возьму у тебя денег!
– Возьмешь! – У Хардли нервно задергалась щека. – Потому что если откажешься, то через несколько часов все кредиторы, которым ты задолжал, будут ломиться в твою дверь. Уж я за этим прослежу. И постараюсь, чтобы они делали это до тех пор, пока публично тебя не унизят, чтобы ты носа не мог высунуть.
Джонас едва сдерживал ее ярость.
– А еще ты начнешь восстанавливать Хейвуд-Эбби. Немедленно. Если по какой-то нелепой случайности Сесилия не поймет, какой на самом деле ничтожной пародией на человека ты являешься, то я даже думать не хочу, что ей придется жить в таком доме, как твое полуразвалившееся и требующее ремонта загородное имение.
Джонас чувствовал, как волна ярости захлестывает его, и он уже не был больше уверен, сможет ли ее контролировать. Ему хотелось предложить Хардли забрать свою напыщенную самоуверенность с собой в могилу, но он не мог. В обществе ходили слухи, и Джонас тоже их слышал, будто он не нашел в Сесилии ничего выдающегося и выбрал ее только из-за богатства. И еще из-за того, что ухаживание за ней приводит Хардли в ярость больше, чем любой другой выпад со стороны Хейвуда.
Первый раз, когда Джонас услышал эти пересуды, он сильно разозлился. Как можно не понимать, какая необыкновенная женщина Сесилия? Как можно поверить, будто он использует ее ради мести? Его злило, что никто не видел, какая она особенная.