— Простите, — тихо сказал учитель.
— Возвращаюсь к своему вопросу. Приведите пример такой безобидной проделки.
— Пожалуйста. — Физик подумал немного. — Вот, помню, в шестом или седьмом классе Андрей положил в патрон под лампочку мокрую бумажку. В середине урока, когда она высохла, свет погас.
— Почему? — спросил Вадим.
— В полном соответствии с законами физики, — снова не удержался от выпада ершистый учитель. — Сухая бумага, как известно, плохой проводник электричества.
Вадим тут явно дал маху. Ему не следовало трогать свидетеля. Из ответов физика на вопросы обвинителя у меня, да и у других, конечно, тоже, сразу потянулась мысленная ниточка от электролампочки к бобине — ведь туда Андрей тоже затолкал бумагу. И это, в свою очередь, наводило на мысль, что и тут, как и в случае с лампочкой, имела место простая мальчишеская шутка. А ведь вся система обвинения была построена на мстительности, присущей Андрею. Олеша приставал к его девушке первый раз — и он вывел из строя бобину. Затронул девушку вторично — он вызвал своими действиями катастрофу, кончившуюся трагедией.
Но я плохо знал Вадима.
— Скажите, вы Смагину ставили двойки?
— Разве это имеет значение для данного процесса? — ответил физик задиристым вопросом.
И тут же заработал сердитое замечание председательствующего:
— Отвечайте государственному обвинителю, свидетель.
— Ставил! — физик вызывающе смотрел на Вадима.
— Перед или после случая с электролампочкой?
Вот теперь я понял, куда бьет Вадим. Молодец!
Физик дернул плечами, показывая, что он считает вопрос вздорным, и если отвечает, то только потому, что не хочет заработать еще одно замечание от судьи:
— И до, и после, если вас интересует.
Вадиму только это и нужно было.
— Значит, так называемые безобидные проделки вполне могли быть вызваны обидой на учителя со стороны склонного к мстительности подростка, — заключил он, обращаясь к председательствующему. — У меня больше нет вопросов.
— У вас?… У вас? — спросил судья заместителей. — Нет?… Садитесь, свидетель.
Озадаченный физик, усаживаясь на свое место, долго протирал носовым платком очки.
Судья вызвал Зою Сарычеву, подругу Андрея, и я видел, как хищно выгнулась спина Вадима, словно он готовился к прыжку.
Первые его вопросы к Зое были щадящими, бережливыми, и у меня возникло ощущение, что он понимает, как трудно девушке перед столькими людьми, жадно заглядывающими в глаза, обнажать свои чувства к Андрею, рассказывать о встречах с ним, разговорах.
Девушка, вначале очень настороженная, в ходе допроса проникалась к Вадиму все большим доверием. А он, оказывается, только того и добивался.