Впрочем, тут же подумал я, пусть лучше ей все будет известно. Пусть сестра знает, что ее муж – либо убийца, если верны мои подозрения, либо путался с проституткой, если честны его оправдания.
Кстати, эти деяния являлись для моей Эльзы, воспитанной в строгой семье, вполне сопоставимыми по своей тяжести прегрешениями. А степень их негативного восприятия была усугублена нынешним отношением к мужу. Последнее стало очевидно из ее слов:
– Выходит, лжец и обманщик, ты пленял мою доверчивую душу словами любви, а сам путался с грязной девкой!
Эльза собралась было расплакаться, но преодолела себя, только горестно всхлипнула. Извлекла из кармана джинсов старый платочек с кружевными краями, приложила его к носику, затем нервно скомкала в кулаке и бросила Игорю слишком серьезное, даже на мой небеспристрастный взгляд, традиционное женское обвинение:
– А я всегда была тебе безразлична…
Вот тут-то она и разрыдалась. Как же мне стало ее жалко…
Поток слез, свидетельствую лично, был никоим образом не меньше, чем при самых значительных скандалах с Подгорновым.
Но если полковник ни при каких обстоятельствах не хотел разрушать семью, то Игорь, как стало ясно потом, после всех сегодняшних бурных сцен, был настроен иначе.
Ни слова ни говоря, он ушел с балкона в их с Эльзой комнату, где и провел ночь в одиночестве: сестра осталась у нас, где о ней нежно заботилась моя дорогая Мари.
Утром зятя в квартире уже не было. Игорь Велтистов ушел, не попрощавшись. Только коротенькую записку оставил, где сообщил, что уезжает в Европу. Куда именно, почему-то не указал.
***
Прочитав крайне лаконичное послание супруга, Эльза принялась было снова плакать, но мы с Мари довольно быстро успокоили ее. После завтрака, состоявшего из чашки «Кокомолта» – очень неплохая вещь: кока, молоко, сахар! – бутербродов с маслом и небольшого кусочка шоколадного пудинга, я отправился на работу – в «Новое русское слово».
Здесь узнал о том, что вчера был убит генерал Кузьмин. После того, как они с женой вернулись с вечера, он, взволнованный длительными, эмоциональными разговорами с соотечественниками, отправился на улицу успокоиться, подышать свежим воздухом. На улице его и обнаружила полиция, которую вызвала жена, обеспокоенная долгим отсутствием супруга, и побоявшаяся выходить на его поиски в незнакомый город.
В окоченевшей руке генерала был зажат пистолет. В обойме его не хватало двух патронов.
Главное, однако, заключалось в том, что кто-то покончил с Павлом Михайловичем таким же способом, как с Подгорновым, как с неизвестным мне красноармейским военспецом в 1919 году. Вместо одного глаза на лице Кузьмина было кровавое месиво.