Копыта взрыли снег, О дин спешился. Гунгнир взят наперевес.
Прежде чем в дом
войдёшь, все входы
ты осмотри,
ты огляди, —
ибо как знать,
в этом жилище
недругов нет ли.
— Я ждала тебя, Отец Богов.
— Поклон и почтение хозяйке дома сего, — Старый Хрофт слегка наклонил голову.
— Поклон и почтенье гостю, да не побрезгует он угощеньем троллквинны.
— Не побрезгую, Лаувейя.
— У нас едва ли будет много времени. Мои сородичи скоро узнают, кто завернул к моей пещере.
— Твой муж, Лаувейя…
— Он давно уже в иных областях. Хочу верить, что не в Хель. Куда уходят гримтурсены после смерти, ведомо ли тебе это, Отец Дружин?
— Их нет в Валгалле, за то готов ручаться. Но, когда моего престола достигают вести из царства мёртвых, там ничего не говорится о великанах, для них словно бы предназначена иная судьба.
— Что ж, это отрадно. Обидно было бы променять даже инеистый Ётунхейм на вечный мрак у Хель.
— Едва ли тебе пришлось бы так уж плохо у собственной внучки. Она уж наверняка подыскала б тебе местечко поблизости от собственного трона.
Лаувейя едва заметно улыбнулась.
— Хель славная девочка, только ей уж очень не повезло с родителями. Садись к столу, Отец Богов. Отведай моего угощения. Немногие в Ётунхейме могут похвастаться, что потчевали самого владыку Асгарда.
Круглый каменный стол, столешницу не смог бы поднять и силач Тор. Огромный очаг из диких валунов, жарко пылает огонь, дым уходит вверх, там в своде пещеры, покрытом копотью, пробита шахта. Каменный пол застлан грубой холстиной, устье пещеры завешивается тяжёлым меховым пологом. По стенам черепа жутких чудовищ — с рогами, клыками и бивнями.
Тяжело ступая, появились две молодых великанши — ростом почти под свод пещеры — и сноровисто подали огромного вепря, жаренного целиком.
— На них ты заклятие не накладывала, — заметил Старый Хрофт, глядя, как хекса ловко разделывает кабаний бок острейшим ножом, явно гномьей работы.
— Не накладывала. Не собираюсь тебя обманывать, Отец Дружин. Мой облик — лишь дань вежливости. Негоже хозяйке нависать над гостем, мужем и воином, подобно башне. Но взгляд твой, владыка Гунгнира, без труда проникнет за завесу моего чародейства, и ты увидишь меня такой, какова я есть.
— К чему мне это? — О дин проголодался, а вепрь оказался превосходным, нежным, словно молодой поросёнок. Чего никак не ожидаешь от матёрого зверя. — Я пришёл говорить с тобой, Лаувейя, ибо в наших интересах, и для блага как Асгарда, так и Ётунхейма с Митгардом и даже Муспеллем — понять друг друга.
— Я почтительно внимаю могучему Отцу Богов, — великанша склонила голову, огненные кудри плеснули по столу.