Альманзо пропустил его вопрос мимо ушей.
— Я думаю, Инглз не один попал в такую переделку, — продолжал он.
Потом медленно и аккуратно подсчитал съестные припасы, оставшиеся в городе к тому времени, когда остановились поезда, и назвал семьи, у которых, по его подсчётам, кончалось продовольствие. Потом вычислил, сколько времени потребуется для расчистки дороги после того, как прекратится пурга.
— Допустим, это будет в марте, — заключил он. — Надеюсь, я тебе ясно доказал, что людям придётся либо съесть всю мою пшеницу, либо умереть с голоду до того, как привезут продовольствие.
— Пожалуй, — согласился Рой.
— А вдруг вьюга продержится до апреля? Не забывай, что старик-индеец предсказал семь месяцев непогоды. Если до начала апреля поезда не пойдут и если сюда вовремя не доставят семенную пшеницу, мне придётся сохранить своё зерно, чтобы не лишиться будущего урожая.
— Похоже, что так оно и есть, — подтверди Рой.
— И в довершение всего, если к началу апреля поездов не будет, люди всё равно помрут с голоду. Даже если они съедят всю мою пшеницу.
— Так к чему ты клонишь?
— К тому, что кто-то должен привезти пшеницу, которая лежит на том участке южнее города.
Рой медленно покачал головой.
— Никто туда не поедет. Никто не станет рисковать своей жизнью.
Альманзо вдруг повеселел. Он пододвинул стул к столу, положил себе на тарелку дымящуюся стопку оладий и полил её патокой.
— А почему бы не попытать счастья? Чем чёрт не шутит!
— Сорок миль! Поехать в эти прерии искать иголку в стоге сена? Двадцать миль туда и двадцать обратно? Ты же сам знаешь — никто не может сказать, когда эта буря настигнет человека. С тех пор как она началась, ещё ни разу не было двух ясных дней подряд. Самое большее, что было — это полдня ясной погоды. Ничего из этого не выйдет, Манзо. С таки же успехом можно поиграть в снежки с преисподней.
— Кто-то должен это сделать, — рассудительно возразил ему Альманзо. — Я же тебе ясно доказал.
— Так-то оно так, да что толку?
— Убедись, что ты прав, и действуй, — повторил Альманзо слова отца.
— Поспешишь — людей насмешишь, — парировал Рой любимой поговоркой матери.
— Послушай, Рой, ты же лавочник. А фермер рискует. Он иначе не может, — отвечал Альманзо.
— Альманзо, — торжественно произнёс Рой. — Если я позволю тебе, дураку этакому, пропасть в этих прериях, что я скажу отцу и матери?
— Ты им скажешь, что ты тут ни при чём. Я свободный белый человек, и мне двадцать один год... или почти двадцать один. У нас свободная страна, и я свободен и независим. Я поступаю так, как считаю нужным.