Приблизившись к дому, Берку снова повеселел. Нет, Сарагоса была определенно прекрасна, особенно – дом, в котором он прожил два месяца перед тем как внезапно и без предупреждения бежать в Италию. И чтобы окончательно почувствовать себя хозяином положения, Пантелеймон зачерпнул раздувшимися ноздрями воздух Сарагосы, сладкий как сироп и взял паузу перед тем, как нажать на кнопку звонка. Да и просто, насладиться триумфом, который он почти не запомнил.
Употреблять крепкие напитки принято после победы, Пантелеймон же напился в ее предвкушении. На встречу с мафиозниками они с Богданом ехали на такси и шофер—итальянец то и дело оглядывался на заднее сиденье, где Пантелеймон уже закончил одну бутылку водки и перешел к следующей.
– Но, синьоре, но пер фаворе! – замахал руками Челарь в ответ на тарабарщину таксиста.
– Что он ска—ик—зал? – выдавил Пантелеймон.
– Сказал, что отвезет нас в полицию, – буркнул Богдан и тихо добавил, – только этого не хватало.
В машине Челарь успел совершенно протрезветь, когда, наконец, понял, что все происходящее не шутка, и что за все, что они натворили дома – а в этот безумный список входил науськанный Пантелеймоном звонок мафиозникам и просьба немедленной встрече, – теперь придется расплачиваться сполна. Полицейский участок, признавался себе Богдан, в этом смысле не самый худший вариант.
– Хошь? – протянул ему покачивающуюся в руке бутылку Пантелеймон, но Богдан лишь отмахнулся и стал смотреть в окно.
Он вспоминал супругу и впервые проклинал – нет, не ее, а себя, за тот день, когда решил с ней покончить. Конец надвигался, причем достаточно быстро, со скоростью такси, на котором Богдан мчался ему навстречу. Только теперь, понимал Богдан, это был его конец и, поглядывая на пьяного Пантелеймона, он лишь с отвращением признавался себе, что ничегошеньки на этом свете не стоит. Как ничего не стоит человек, согласившийся, пусть и по пьяни, с предложением такого же пьяного собутыльника решить вопрос за одну встречу. И как только у него рука поднялась позвонить мафиозникам, обалдевал сам от себя Богдан.
Неужели я все это провернул, с острым, предельно ясным недоумением подумал Пантелеймон, застыв у двери в дом Энвера. Убедил Богдана, заставил его позвонить мафиозникам, напился в такси и вот в таком пьяном виде был достаточно убедительным для того, чтобы итальяшки не подстрелили его там же, в этой заброшенной мельнице, куда они приехали и откуда, как только до него дошло, что происходит, рванул, выпуская из—под колес облако пыли, перетрухавший таксист? Назад им с Богданом пришлось идти пешком, километра три до ближайшей деревни, откуда на автобусе можно было добраться в Бари. Где—то на полпути в деревню Пантелеймон был уже совершенно трезв, во всяком случае, лицо Богдана, бледное, потерянное лицо с бегающими глазами, все еще не верящими в то, что удалось выжить, это лицо он еще нескоро забудет.