Мысли мои уже гарцевали, подобно гусарам на смотру.
Когда трактирщица принесла нам новые блюда и стала выставлять их с подноса на стол, я спросил:
– Как тебя зовут, голубка?
– Настена, – ответила та.
– Хочешь рубль получить, Настена?
– Хочу.
– Тогда приходи ко мне на ночь.
Корнет Езерский выронил от изумления вилку.
– Уж больно ты скорый, барин, – сказала девка.
– А ты мне люба! – воскликнул я и хлопнул ее по заднице. – Да и задница твоя – ух! Вот ужо я ее объезжу!
Девка весело фыркнула, как внезапно пришпоренная лошадь, и поспешила прочь; раззадоренные бедра ее играли, прыгали под платьем.
– Ах, хороша, шельма! – крикнул я ей вдогонку. – Давай-ка еще водки!
– Ну, признаться, вы меня изумили, совершенно изумили… – протянул Езерский. – Чтобы вот так сразу… И как можно-с? Ведь она же простая баба!
– Вот то-то и оно, что баба! – сказал я. – Не с тараканами же мне в гостиничной каморке ночь коротать!
…Вскоре ужинать явились конотопские купцы, еще какие-то проезжающие. В трактире сразу же сделалось шумно, жарко и темно от кухонного дыма. Корнет совершенно уже окосел и принялся кидаться вареными раками.
Я взял его под мышку и потащил в гостиницу.
– А ну, кого объездить?! – кричал Езерский в темноту. – Эй, девка, подать еще водки!
Из темноты на нас лаяли собаки, а влекомый мною Езерский на них огрызался.
Поутру я отправился к колодцу, чтобы протрезвиться и смыть с себя грязь. Раздевшись догола, я встал на травку и приказал гостиничному служке поливать меня колодезной водой. Она была ледяная, и служка заметил, что лучше бы мне искупаться в реке или попариться в баньке. От этих предложений я решительно отказался: на баньку не было времени, а купаясь в реке, вряд ли смоешь грязь. Скорее – прибавишь новой.
Ведь это только считается, что реки наши чисты. На самом же деле это не так. Не раз погружался я в реки с головой и, открыв глаза, убеждался, что вода в них желтая, мутная, а подводные стебли в чехлах слизи. Да и может ли вода быть чистой, если в реках обитают всяческие жуки, пиявки, головастики и рыбы? И все эти существа беспрестанно едят и, соответственно, гадят. Кто поменьше, кто побольше, в зависимости от своего калибра, но гадят, гадят и гадят. С утра и до ночи. Да и ночью, конечно, тоже. Мне трудно представить, например, щуку, выходящую на берег, чтобы оправить там свои потребности. Притом следует заметить, что в реках, кроме всякой мелюзги, водятся рыбы преогромных размеров. Бывает, попадаются такие чушки, что просто даже страшно представить, сколько навозу они производят. Нередко и люди испражняются во время купания. По большому счету гадить в реку они, как правило, считают делом зазорным, а вот опустошить мочевой пузырь в заводи – это для них дело обычное. Что поделаешь, река – это ведь стихия, а стихия подчиняет себе волю человека, толкает его на такие поступки, о которых ему в других условиях и подумать-то было бы странно. Вот стоит на берегу какая-нибудь благородная компания, никому из нее и в голову не придет снять штаны и начать гадить при всех. Но стоит только кинуться им в реку, как тут же и благородные господа, и щепетильные барышни, только что изъяснявшиеся на французском, наперегонки начинают освобождать свои мочевые пузыри. Может, кто-то из них и не желал бы делать это, но коль уж в реке оказался, как не пустить струю в нее? Стихия диктует свои правила.