– Вернер Лоденбах. Тридцать два года. Работал в фармацевтических компаниях. Подозревался в промышленном шпионаже. Имеет связи в Юго-Восточной Азии. В последний год его активность была минимальной.
– Фармацевтика – это хорошо, – после секундной паузы откликнулся Вересень.
– Это – в точку, – добавил Литовченко.
И лишь Мандарину не понравилась выданная фройляйн комиссаром информация. Он забегал вокруг стула, сжимая круги. И, закончив маневр, снова уселся перед Мишей и заголосил. Литовченко и Вересень переглянулись.
– Чего это с ним? – Литовченко яростно поскреб подбородок, что обычно означало крайнюю степень удивления.
– Понятия не имею.
– Было еще одно дело, – снова включился навигатор. – Крайне неприятное. Эйне бюзе гешихте[13]… Сеть педофилов во Франкфурте.
– Он и в этом… извиняюсь… дерьме замешан?
Немка на секунду прикрыла глаза:
– Никаких прямых доказательств. Только свидетельские показания о знакомстве кое с кем из фигурантов.
– А дело распутали? – продолжал наседать Литовченко.
– Дело до сих пор не раскрыто.
Мише был явно неприятен этот разговор, и Вересень, со свойственной ему деликатностью, тотчас поспешил на выручку фройляйн:
– У нас такое тоже случается. Ничего удивительного.
В комнате на мгновение повисла тишина, а потом все трое посмотрели на Мандарина. Дурацкий парень молчал.
– Какой странный кот, – не выдержала Миша. – Почему он так на меня смотрит?
– Вы ему нравитесь, – Литовченко повернулся к Вересню. – Правда, Боря?
– Ну… да.
– Надо бы выпить… За знакомство, по русской традиции.
Робкое предложение капитана растворилось в воздухе, где-то в районе картины, запечатлевшей двух наркобаронов и их прихихешек.
– Айгентумлих… Странный, странный кот.
И это говорила женщина, для которой Мандарин сделал больше, чем для любого другого человека в мире! Вересень почувствовал себя уязвленным.
– Между прочим, кот – член команды.
– Команды?
– Мы – команда. А теперь и вы. И он тоже.
– Не понимаю, – немка перевела взгляд с Вересня на дурацкого парня, и неизвестно чего в этом взгляде было больше – страха или восхищения.
Мандарин сделал вид, что сказанное его совершенно не касается. Он подошел к стулу, на котором сидела Миша, с явным намерением запрыгнуть к ней на колени, но в самый последний момент передумал – и принялся бить лапой по висевшей на спинке сумке.
– Не понимаю… – снова повторила фройляйн комиссар.
А потом, повернувшись вполоборота, вытащила из сумки уже знакомый Вересню талмуд и достала из него какую-то фотографию.
Через несколько секунд фотография заняла на доске центральное место – прямо под именем Вернера Лоденбаха. И первой, кого Вересень увидел на этой фотографии, была… Катя.