– Наверное, имеет смысл еще раз переговорить с участковым из Канельярве. Лариным.
– Ты ведь уже говорил.
– Теперь вводные будут другие. Мы что искали? – не дождавшись ответа, Вересень ответил сам. – Правильно. Кабриолет месячной давности. А надо искать большой грузовик, засветившийся там в ночь накануне обнаружения трупа. Или поздним вечером.
– Дохлый номер, – еще раз повторил Литовченко.
– Может, ты и прав. Но попробовать стоит.
– Безнадега.
– А вдруг найдется человечек, который что-то видел? Малейшей зацепки будет достаточно. Если найдем машину – найдем и тех, кто убил Лоденбаха.
– Допустим, – теперь и Литовченко, не отрываясь, смотрел на медузу. – Допустим, тебе повезет. И человечек обнаружится, и надует тебе в уши, что видел неподалеку фургон передвижного цирка-шапито. И больше никаких примет…
– Передвижной цирк-шапито – сам по себе примета, – заметил Вересень.
– Это к слову, – тут же поправился капитан. – Такого счастья, как шапито, нам не обломится. Обломится фура, каких миллион. Это в лучшем случае.
– На любой фуре есть опознавательные знаки. Название фирмы или автопредприятия, как минимум.
– Угу. Только засечь их в сумерках почти нереально. Разве что специально следить за дорогой при помощи прибора ночного видения. И это не автотрасса, а забытая богом грунтовка. Думаешь, есть такие идиоты?
– Только на них и надежда, – вздохнул Вересень.
– Ну, допустим, случилось чудо. Идиоты нашлись. Что-то там узрели. Дальше что?
– Дальше начнется работа, муторная и долгая. А людей мало…
– Завтра будет больше.
– Кого-то еще перебрасывают на дело Лоденбаха?
– Можно сказать и так, – Литовченко выдержал драматическую паузу. – К нам едет немецкий полицейский комиссар. Для усиления оперативной группы… и вообще.
– Что – «вообще»?
– Обычная практика. Убили не кого-нибудь, а гражданина Германии. Так что немецкому комиссару тут самое место.
При упоминании о комиссаре дурацкий парень неожиданно заволновался. Пробежался по коленям Вересня и капитана Литовченко, сделал несколько кругов по комнате, выскочил на кухню и, спустя минуту, вернулся оттуда с большой рукавицей-прихваткой в зубах.
– Ну, и что ты хочешь этим сказать? – спросил Вересень у Мандарина.
– Неясно, что ли? – капитан хлопнул себя по ляжкам и заржал. Впрочем, деликатнее, чем обычно. – Это означает, что немчура будет держать нас в ежовых рукавицах. Припрется со своим уставом в чужой монастырь. И никто ему ни слова не скажет, что характерно.
Вересень тут же попытался представить таинственного полицейского комиссара из Германии, но ничего, кроме черного мундира Мюллера (в исполнении народного артиста СССР Л. Броневого), в голову не лезло. Эх-х,