На другой стороне улицы Викентий вновь заговорил:
– Ясное дело, если он сидел, то не за подобные вещи. И вообще, может быть, по-мелочи. Но, знаешь ли, людоедские пристрастия не возникают вмиг. Когда-то, где-то они уже проявлялись…
– А если он сидел долгий срок? – подхватил мысль Михаил. – То могли что-то заметить за ним и в зоне!
– Точно! Но там свои порядки, а сор из избы тюремщики выносить ох как не любят! Могли и замять какой-либо случай – поди теперь узнай!
Эскалатор уже вёз их вниз, и с каждой секундой приближалась желанная прохлада. Да, только под землёй и можно было недолго передохнуть от жары. Наверное потому станция казалась переполненной людьми. Кандауров и Лоскутов отошли в сторону, к боковой нише – они ещё не договорили.
– Знаешь, Миша, я вот что завтра же сделаю, прямо с утра! Напишу запрос-просьбу во все места заключения, в тюрьмы и колонии. Попрошу, в связи с необычными и жестокими преступлениями, которые мы расследуем, сообщить, не скрывая, обо всех случаях, которые как-либо стыкуются с действиями «упыря». Пусть даже не впрямую… Скажем, за последние три года… Напишу так, чтоб пронять их. Может, и сработает.
И, уже пожимая Лоскутову на прощание руку, добавил:
– Повезло нам, что убитого нашли сразу, всего лишь через четыре-пять часов после смерти. До этого, помнишь? – самое раньше, через неделю.
– А ведь он их не прятал.
– Да, не прятал, но и на людных местах не бросал… Вот почему я думаю, что он у нас в городе. А, может, и среди тех, кто попался в облаву.
– А если не попался? Тогда мог и догадаться, для чего вылавливали бомжей.
– Не думаю. Газеты о нашей находке не писали, сам знаешь. Мог решить, что это обычная плановая акция, с ним не связанная. Затаится, конечно. Но вряд ли попробует из города уйти. Сейчас это опаснее, чем затаиться, раствориться в таком большом городе. А если это так, если он здесь – я свой шанс не упущу. Выловлю зверюгу!
Кандауров сжал зубы, тряхнул ещё раз Михаилу руку и быстро пошёл к своей электричке. Двери за ним захлопнулись. Он остался около них, почти прижавшись лбом к стеклу, глядел в мелькающие тени чёрного тоннельного провала. Последнюю фразу он произнёс так жёстко – сам не ожидал. Но в тот момент он вдруг вспомнил свою дочь-подростка. Девочка давно не жила с ним, а со своей матерью в другом, далёком городе. Но Викентий любил её, тосковал. Он представил – смутно, без лица, с нечёткой фигурой, страшного человека рядом со своей малышкой… Скрипнул зубами и снова подумал: «Выловлю зверюгу!»
Утром майор отправил по инстанциям свой запрос. Он сочинил его ещё ночью, на работе лишь согласовал с руководством. Надеялся, что нашёл нестандартные, проникновенные слова, которые дойдут до тюремного и лагерного начальства. Честь мундира дело, конечно, святое, но уж очень страшное существо ходит по земле, рядясь в человеческий облик! Потом, посмотрев по списку, в каком ещё отделении милиции есть не опрошенные бомжи, Кандауров поехал туда. Но там дежурный, глянув его удостоверение, сразу протянул записку: «Майору Кандаурову звонил капитан Лоскутов. Срочно позвонить по номеру…» Дальше шли цифры. Викентий знал, что Лоскутов с самого утра направился в загородный профилакторий: туда были определены двенадцать бродяг. «Бродяг-доходяг» – сострил по их поводу Лоскутов. И точно, это были совершенно больные люди.