– Лидия Андреевна!
Капитан подошёл, взял за плечи, легонько посадил на стул. Она подчинилась, как марионетка, руки бессильно опустились вдоль тела. Сам он сел за стол напротив, помолчал. Потом вдруг сказал, неожиданно горько, с сожалением:
– Что же вы делаете с собой! Ради кого!
Она молчала, и тогда капитан после паузы уже спокойно продолжил:
– Открылись новые обстоятельства дела, вот почему я приехал сюда. Ради вас.
Когда Лидия вновь подняла на него взгляд, в нём горел огонь. И как когда-то, в кабинете следователя Сергачёва, на первом допросе, Антона поразила мгновенная перемена облика женщины. Она ждала чего-то, это было ясно. Но чего? Неужели он, Антон, не ошибся? И Карамышева готова во всём сознаться, обо всём рассказать? Полтора месяца тюрьмы ей оказалось больше чем достаточно!
У капитана бодро звучал голос, когда он говорил Лидии:
– Появился свидетель, который слышал выстрел и видел выходившего вслед за этим на лестничную площадку мужчину. Теперь, если вы признаетесь, что были не вдвоём с мужем, что был третий человек – мужчина, – ваши слова не окажутся голословными. Ведь стреляли не вы, Лидия Андреевна? Тот, третий?
Плечи Лидии опустились. Она устало и обречено прикрыла веки. На миг ей поверилось, что наконец объявился он, Александр – пришёл её спасти. Но нет, всё не так, и всё вновь возвращается на круги свои… Стало тяжело дышать, перед глазами поплыли круги…
Напрасно ехал молодой капитан сюда, к ней в колонию. Напрасно целый час уговаривал он её, рассказывал. О том, что ей нужно только признать факт присутствия при трагедии третьего. Что уже это само по себе поставит под сомнение её вину, как убийцы. Что ей даже не обязательно называть имя и фамилию этого третьего человека – просто рассказать, что же на самом деле произошло в ночь убийства. Что при пересмотре дела, с учётом уже отбывшего ею срока, она может сразу оказаться на свободе. Что, стоит ей признаться, и уже завтра он увезёт её с собой, в родной город…
Лидия слушала, видела, как горячится и волнуется капитан, как переживает за неё. Чувство нежности к нему согревало её сердце. Какой славный юноша! Но нет, не понимает он и не может понять: она ничего не скажет! Её признание, даже такое неполное, о котором говорит капитан, может обернуться такими неожиданными открытиями… Только сам Алик имеет право говорить правду. Её искупление вины – молчание.
… Антон Ляшенко вызвал конвоира и, сжав зубы, глядел, как Лидию Карамышеву уводят. Всё оказалось напрасным! На мгновение воскреснув, женщина потом словно бы вновь обмерла, застыла. Она почти даже не отвечала ему. А он ведь так старался, был так красноречив и убедителен. Но она молчала. И Антон с трудом удержался, чтобы не выкрикнуть в сердцах вслед уже выходящей Лидии: