— Да.
— Я ее врач. Пойдемте в кабинет. Сначала нам нужно поговорить.
Я послушно пошла за ним. В кабинете он уселся за стол и указал мне на стул.
— Иван Иванович.
— Виктория, — нехотя отозвалась я.
— Сколько вам лет, Вика? — неожиданно спросил он.
— Послушайте! У меня нет времени на светскую беседу. Только вчера я узнала, что маму отправили сюда. До моего отъезда она была совершенно здорова и никогда не страдала психическими расстройствами. Я хочу ее увидеть и разобраться, почему она здесь, — выпалила я на одном дыхании.
— Просто вы показались мне слишком молоденькой, а ваша мама серьезно больна, и я боюсь, как бы это не оказалось слишком сильным для вас потрясением, — вкрадчиво проговорил он, не глядя мне в глаза.
— Я могу вынести что угодно. И если это все, то идемте.
— Еще минуточку. Как я уже сказал, ваша мама, к моему великому сожалению, очень больна, и мы к ней никого не пускаем, но мы сделаем для вас исключение. Мы поместили ее в отдельную палату, дело в том, что она постоянно пытается свести счеты с этой жизнью. Она отказывается от еды, поэтому мы вводим ей питательные вещества внутривенно, и она… — он запнулся. — Мы были вынуждены ее привязать, чтобы она не натворила чего-нибудь. В целях ее же безопасности, понимаете?
Я закрыла глаза — это не может быть правдой, этого не может быть.
— Вам плохо? — участливо проговорил Иван Иванович.
— Все нормально, продолжайте, — я заставила себя посмотреть ему в глаза.
— И она… Я думаю, что она очень изменилась с тех пор, как вы видели ее последний раз. Вы понимаете, о чем я?
— Нет, — покачала я головой. — Когда мы встречались в последний раз, она выглядела цветущей женщиной тридцати пяти лет.
— Я думаю, может быть, вам не стоит тогда сегодня ее навещать.
— Стоит, — я вскочила со стула, подумав, что этот странный врач почему-то препятствует моему посещению, и это вряд ли было продиктовано заботой обо мне.
Ему пришлось тоже подняться.
— Я хотел, как лучше. И еще, обещайте мне, никаких истерик. Вы не должны ее волновать.
— Обещаю.
Длинным коридором мы подошли к палате. Он вошел первым, я следом. Кровать была одна, так что ошибиться было невозможно, иначе я бы никогда не узнала этого лица. То, что безжизненно лежало на кровати, окутанное сетью трубочек, никак не могло быть моей мамой. Я подошла ближе, ее глаза были закрыты, видимо она спала. Я медленно опустилась на стул, который стоял рядом. К сожалению, это была моя мама, вернее то, что от нее осталось. Отчаяние и безнадежность нахлынули на меня. Не знаю, сколько я просидела, вглядываясь в родное лицо. Врач дотронулся до моего плеча.