Для чего люди работают? Задай этот вопрос любому и в большинстве случаев услышишь: «А жить-то на что?» Так ведь? У нас тебе тоже ответят вопросом на вопрос, но другим: «А что мне ещё остаётся?» Нет, правда, что?
Работа — способ добыть себе денег на жизнь.
Жизнь. Дом. Семья. Любимый человек. Друзья. Маленькие радости, которые позволяет себе каждый в меру своего понимания. Домашние заботы, повседневные хлопоты — пусть скучные, но необходимые… Много чего у людей есть за порогом места работы. Хорошо или плохо, радует, тревожит или огорчает — оно есть.
Что получится, если всё это у человека отобрать и оставить только служебные обязанности, причём, в теории, без права сна? Не на день, не на месяц и не на год даже — навсегда. До смерти. Не знаете?
Мы знаем. Получится станция «Скорой помощи» в диком и странном перевёрнутом мире, куда нас заволокли, не спросив ни мнения, ни согласия.
У нас больше нет своей жизни. Всё что осталось — бесчисленные фрагменты чужих судеб, в которых нам приходится принимать коротенькое участие. Даже не судеб — чужих бед. Чем и как живёт этот мир? Мы очень плохо это себе представляем, видя его почти исключительно из кабин своих автомобилей, а такой взгляд слишком односторонен. Не знаем людей, не имеем возможности познакомиться с ними. Всё общение с населением ограничивается фразами типа: «Что случилось?», «Поворачивайтесь на бок» да: «Потерпи немного».
Так и существуем: увидели на миг одно, другое, сто шестидесятое, две тысячи девятьсот первое — и записываем новый вызов. Кусочки, обрывки, фрагментики, а между ними — бесконечная дорога.
А нам самим что? И нам — кусочки да обрывочки. Вся наша кривая судьба такая-урывками спим, урывками жрём, урывками радуемся, коли есть чему. Отдых розовая мечта. Отпуск — легенда из разряда «ну и здоров же ты врать».
А ещё пришла боль. Боль утрат, тоска потерь. Сперва она ноющая, постоянная, затуманивающая восприятие действительности мутной плёнкой. Потом начинает отпускать помалу, и почти уже кажется, что ты опять жив. Но остаётся заноза — длинная, глубоко сидящая. Услышал ли мелодию, почуял ли запах, мелькнула смутно знакомая тень или колыхнулась ветка — воспоминание задевает эту занозу и остро отдаётся в душе.
Чем дальше, тем меньше остаётся тревожащих ассоциаций, но тем неожиданнее и страшнее пронзает тебя она.
Перебираюсь в столовую — там потеплее. Чайники на плите сдвинуты в сторону, чтобы не, перекипали — народу на базе мало, да и спит он по большей части. И что мне, дурню, не спится?
Сажусь в свой угол — за дальний столик у окна, спиной к стене. Я и вообще-то люблю, когда за спиной что-нибудь есть. Профессиональный рефлекс, уже почти безусловный, такой же, как необходимость отсутствия острых предметов в пределах досягаемости клиентуры. А это место, что я сейчас занял, — издавна моё любимое. Оно стало таким ещё там, далеко. Сперва просто уютным казалось, а потом…