Общие принципы управления диковинной посудиной оказались несложны, и вскоре не один из наших водил мог уже управляться с ней не хуже, чем с чем-нибудь привычным, четырёхколёсным, благополучно вылетая на вызова, пугая старушек, нервируя военных и радуя диспетчерскую сокращением количества задержек прибытия к больным. Всё шло просто замечательно — до первой поломки.
Единственный, кто что-то соображал в устройстве тарелочки, остался на Земле. Темнокожие ребята лишь разводили руками — не знаем, не понимаем, не могём. Наша шоферня попыталась покопаться в мудрёной инопланетной механике, после чего аппарат перестал подавать всякие признаки жизни.
Несколько месяцев диковинная конструкция занимала место в гараже, обрастая толстым слоем пыли, покуда кто-то не написал пальцем на лобовой обшивке: «Поставьте меня на постамент». Верхнее начальство, узрев это, повелело устранить безобразие, и летающую тарелочку, зацепив за бронетранспортёр, выволокли на задний двор, оттащив в самый дальний угол.
После того как скоропомощные умельцы, срезав петли люка, сняли с неземного транспорта всё, могущее найти применение в хозяйстве, опустевший корпус, планомерно заполняясь содержимым помойных вёдер, превратился в мусорный контейнер. Так и стоит с тех пор, удивляя новичков фантастическим дизайном. Пока ещё доверху не наполнился.
В преддверии праздника народ стекался в Кардин со всей пустыни. Каждый оказавшийся рядом песчаный сектор приносил всё новых гостей, шумно вливающихся в пёстрые толпы местного сброда. Работы прибавилось — то вспыхнет поножовщина и образуются резаные, то проберёт понос покушавшего липких сластей с уличного лотка, то забьётся в истерике ограбленная повечеру дама, не понимая, что дёшево отделалась. Словом, рутинная, обыденная, большей частью непрофильная работа.
Правда, отчасти скрашивал скуку нелюбимых занятий систематический рост нашего благосостояния. Как местные традиции на всё прочее население распространить? Почти каждый, с кем мы возились, оставлял что-нибудь бригаде: либо деньги и харчи, либо какую-нибудь диковинку, найденную в мёртвых городах. Так, Люси теперь щеголяла, перепоясавшись замысловатого плетения старинной цепочкой, и пила из изящной серебряной с чернью чарочки, а на рычаге переключения передач вездехода красовался резной костяной набалдашник.
Патрик каждый раз, залезая почему-либо в кабину, испускал исполненный подлинного гуманизма вздох:
— Эх, мне б на рычаги раздатки да переднего моста тоже такие! Вот бы тому перцу ещё разок бутылкой по репе дали!