— Дипломат хренов!
Полковничиха, опираясь на мою руку, поданную ей с наводящей на меня самого тоску галантностью, указывала дорогу, громко сетуя на упадок нравов, царящий ныне в колониях. Я согласно кивал и поддакивал, получая после каждого кивка чувствительный щипок от скрытой под халатом начальницы. У меня сложилось отчётливое впечатление, что от дамы исходил могучий аромат Франции. Причём не столько духов, сколько доброго бренди.
По широкой мраморной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, закреплённой позолоченными перекладинами, мы взошли наверх. Коридор, ведущий в обе стороны от лестницы, поражал шириной и обилием затейливых украшений. Понятно, из-за чего вдову генерала Зака из дома выгнали!
— Вот, — указала хозяйка, — спальня Жана.
Просторная бело-золотая комната с высокими стрельчатыми окнами была стерильно чиста. В ней царил безобразный тоскливый порядок, могущий привести любого в глубокое уныние.
Сразу вспомнились вечно разбросанные игрушки и книги моих троих детей, одежда, оказывающаяся в самых невероятных местах, регулярно теряющиеся тапочки, отчего на ногах у кого-нибудь постоянно оказывались папины, вспомнилось, как наш кот с упоением точил когти о чей-то забытый посреди комнаты портфель. Может быть, у нас дома и бывало грязновато, но уж скучно-то точно никогда не было. Я мысленно пожалел несчастного мальчонку, вынужденного жить в такой безликой обстановке.
Из вороха одеял на широкой кровати выглядывала живая симпатичная мордашка. Малый мне понравился с первого взгляда. Его ясные глазки весело перебегали с грозной фигуры матушки на меня и обратно, конопатый носик смешно морщился. На больного Жан абсолютно не походил. На умирающего и подавно.
Я внимательно посмотрел на хозяйку. Лицо её выражало неподдельную тревогу за здоровье отпрыска.
— Будьте добры, мадам, объясните, что, собственно, случилось.
— Ах, это ужасно. Наш старший сын, Антуан, — дипломат, служит в посольстве метрополии где-то там, в северных колониях. Очень способный мальчик, подаёт большие надежды. Так вот, он прислал ко дню рождения Жана большую банку стерляжьей икры — целый галлон.
— И что же?
— Сегодня за завтраком мы её открыли и попробовали. Жан сначала не хотел кушать икру, а потом ему понравилось. Через пару часов я послала прислугу сделать ещё бутербродов. Она прибежала вся перепуганная и доложила, что банка пуста.
— Ну и?
— Жан признался, что всё съел.
— Весь галлон?
— Да.
— Тяжёлый случай… — протянул я задумчиво.
В дни моей юности у меня на родине осетровая икра хоть и являлась большой редкостью, но была относительно дешева, так что пробовать её доводилось. Это позже она появилась на каждом прилавке, но уже по таким ценам, что мои собственные дети знают только, как выглядит её упаковка.