Люси из кабины качает головой укоризненно:
— Только поговорили, и нате вам… Звереешь, Шура?
Недоумевая, гляжу на доктора. Она кивает утвердительно:
— Звереешь…
А картинка — стоит. А сердце — болит. А домой — хоть не иди. Стыдно изводить домашних своим непонятным им состоянием. Они беспокоятся, я молчу. Мне им сказать нечего. Угнетает. Они-то ни при чём!
Я здорово тобою искалечен,
Но я дышу. Я жив ещё пока.
И постоянно, неотступно каждый вечер
Сжимает сердце лютая тоска.
Я прячу боль. Я вынужден скрываться.
Я не хочу быть кем-то уличён.
С тобой невыносимо расставаться,
Ну почему ты не могла остаться?
Похоже, я надолго обречён
Метаться в угол из угла тревожно
И каждый день молить тебя: «Вернись!»,
Прекрасно зная — это невозможно.
Должно быть, я живу.
Но вряд ли это жизнь.
Не написал — выплакал…
Шума я старался по возможности не производить. Более не для того, чтобы меня не заметили в темноте, а чтоб самому суметь услышать возможное перемещение крадущегося клиента. Рат, кое-что различавшая в кромешном мраке (её глаза куда как лучше моих на это пригодны), шепотком подсказывала, как обойти препятствия. Без этих указаний я давным-давно бы расшиб себе лоб о какой-нибудь косяк в путаном лабиринте комнат.
Чужое присутствие почувствовалось сразу. Не звук, не дыхание, а просто: кто-то есть. Отреагировала секундой позже и мышка, пискнув:
— Клиент на диване, прямо. У твоего плеча справа — выключатель. Попробуй — может, он пробки всё же не вывернул. Только зажмурься сперва ослепнешь.
— Плевать. — Я хлопнул ладонью по стене. Огромная хрустальная люстра брызнула белым светом. Перед глазами поплыли яркие круги. Когда зрение восстановилось, на бархатном диване напротив сидел человек, подозрительно меня разглядывающий.
— Я «Скорую» не вызывал! — взвизгнул он истерично.
— Ага, — согласился я, — к тебе вызвали. Собирайся в темпе.
— Не буду!
— Будешь.
— Куда?
— А то не знаешь…
Пациент порывисто вскочил на красный бархат, срывая с ковра допотопный винчестер. Задёргал рукоять, пытаясь загнать патрон в патронник. Я, не вынимая рук из карманов, тоскливо взирал на его телодвижения. Люси на плече завывала, топала и рвала моё ухо.
Сладив с ружьём, больной повернулся в нашу сторону, водя стволом вверх-вниз.
— Зря ты это затеваешь… — вздохнул я.
Клиент взглянул мне в глаза, открыл рот, чтобы что-то крикнуть, и тихо закрыл его. Не знаю уж, что он прочитал в моём взоре, но руки его понуро опустились, расслабли, обмякли, безвольно выпустили из пальцев приклад. Винчестер грохнулся на цветастое шерстяное покрытие пола.