— Беседуют, — махнул я рукой, — толкуй, что там дальше было.
— Дальше-то? Да всё просто. Приехал Равиль. А фельдшером у него Гоша Грузило. Ежели четверых таких, как ты, сложить, навряд ли один Гоша получится. У Гоши стиль бесхитростный: вместо «здрасте» — кулаком в душу. А уж потом «зачем вызвали». Как они там беседовали, неведомо. Только вылез больной через сколько-то времени, на коленях к Алёнке ползёт и кланяется: «Извините, госпожа, Христа ради».
— Госпитализировали?
— Ага. В травму с сотрясением мозга. А девчонке позор на всю «Скорую», хоть беги.
— И вот вы, доктор, врёте всё, — вмешался неожиданно в разговор водитель.
— Ха, а я думала, ты там в газете вконец поселился и между строчек бегаешь. А уши-то, оказывается, снаружи остались!
— И всё равно врёте, — упрямо заявил пилот, — там и впрямь горячка была. Они шли на «плохо с сердцем», а тот на них — с топором. Всей и правды, что извиняться его заставили. А остальное Грузило, пустозвон, натрепал. Осрамил, дуб, деваху ни за что.
— Ты-то почём… — начала было моя начальница, но развитию спора помешало появление на крыльце привезённой нами старушки. Вид её был благостен, чистое маленькое личико светилось, будто вышла из храма. Она обернулась и истово поклонилась обшарпанной больничной двери, словно иконе.
— Благослови тебя Господь, госпожа доктор! — с чувством произнесла самоубийца-неудачница и направилась в нашу сторону. — Благослови и вас Господь, что привезли меня, скудоумную, сюда!
Мы разинули рты в немом удивлении.
— А и просветила меня госпожа доктор, а и на путь понаставила, возвышенно вещала бабка, — и от мыслей моих глупых рецепт выписала. Сделай, говорит, как написано, всё плохое отойдёт. Уж какая доктор душевная! Ну чисто андел Господен! — И, несколько сменив тон, попросила: — А вы, господа, не прочитаете ли мне, что за лекарство прописано? Я ить глазами слаба, самой не видать.
Мы оторопело приняли из слабых рук бумажку, развернули. На бланке с угловым штампом психиатрической лечебницы значилось:
«Felici domestici № 1
D.S. Для постоянного применения.
Подпись. Личная печать».
Наши рты уже не закрывались. Мы глядели то на бумагу, то друг на друга. Наконец Люси вымолвила:
— Я вижу то, что вижу, или меня сюда пора? — Жест в сторону приёмного покоя. Я покивал:
— Похоже, я вижу то же самое. Может, это у нас коллективное?
Бабулька занервничала:
— Что там, милые? Скажите, не томите старуху!
— Бабуль, — объявила мышка, — мы в латыни не сильны, прости. Вот мы сейчас профессора разбудим. Она тебе скажет.
— Молода чтой-то она для профессора, — засомневалась старушка.