Дело в руках (Струздюмов) - страница 77

На другой день за обедом посудница Рая не вытерпела и сказала:

— Маруся, а мы ведь все знаем.

Маруся строго повела бровью и вдруг заявила:

— Ладно, черт с вами, так и быть скажу.

И тут же отовсюду:

— Что? Что?! Что?!

Маруся выдержала длинную паузу и произнесла:

— А то, что Володя переходит ко мне жить!

И тут обрушился настоящий ливень:

— Маруся!

— Да неужели?

— Да не может быть, Мару-ся!

— Да как же это вы?

— Как это ты?

Потом пошел разговор поосновательнее:

— Ты, Маруся, как следует все взвесь.

— Смотри, свяжешь себя, не жалеть бы потом.

И вдруг, со сдержанным смешком:

— Маруся, а он самого главного, поди, не умеет, — и общий смех.

— Самому главному я сама кого хочешь научу, — отпарировала Маруся.

Дружный хохот был ей ответом.

…А дни между тем шли. Из дней складывались месяцы. И у Маруси время от времени спрашивали:

— Ну, как там Володя хозяйствует?

Спрашивали порой с нескрываемой насмешкой, а порой и с чисто женским интересом. И всякий раз Маруся воодушевлялась и начинала рассказывать:

— Володя лесу навозил — транспорт-то свой, бесплатный. Теперь сарай строит. С лета курей заведем — это сколько же денег сэкономлю.

— Да, своя курятинка и свои яички — дело большое, — уже с уважением а голосе отвечали Марусе.

— Стиральную машину собираемся купить, — продолжала она. — Я говорю Володе: «Как купим — время освободится, обленимся совсем». А старшенькая, Нинка: «В кино, мам, каждый день ходить будем».

— А что? И будете!

— В театр, Маруся.

— Ага, в театр, — и она смеялась — то ли подшучивала над собой, то ли в самом деле радовалась тому, что будет.

Все эти рассказы о себе, о своем доме и домашних делах были чем-то новым, ранее не свойственным для Маруси. И во всем ее облике за последнее время появились какие-то едва уловимые изменения. Поубавилось, может быть, напряженности да излишней торопливости. Движения стали как бы свободнее, легче и округлее. Словно бы снял кто-то с нее часть ноши посреди трудной дороги и переложил на свои плечи.

Если стать перед самым окном и смотреть прямо перед собой, то увидишь нечто нарядное, веселое и праздничное: свежеоструганное дерево оконной рамы, от которого еще пашет живым и лесным, на стеклах — морозные елочные узоры, они все искрятся и будто перемигиваются, а по краям — прозрачные ледяные дорожки, розово и по-рождественски сверкающие в лучах солнца, которое оттуда, от окна, видится и ласковым, и приветливым, а не холодно-сияющим светилом, как с улицы. И покажется, будто ты в высоком-высоком деревянном тереме, и вот сейчас подойдет сюда царевна с косою желтой, как заря, склонит свою головку на твое мужественное плечо и обратит свой взгляд туда же, куда и ты, любопытствуя, куда же ты смотришь и чем заинтересовался. Но это если смотреть прямо перед собой. А если обернуться, то все сразу же улетучится — все, что ты только что увидел и что там себе напридумывал.