Всадник испытывал уважение к рассудительным и не трусливым людям, но постарался преодолеть их страну как можно скорей – здесь он был чужим. Таким же чужим, как и среди торговцев Сентино. Здесь не желали его и не нуждались в нем. Здесь его даже не боялись. Война шла в этом краю непрерывно – с наводнением, неурожаем и серой тоской… но для такой войны не нужен был меч.
Потом потянулась другая земля – песчаные ланды, сопки, поросшие кривыми соснами, вымытые талой водой овраги. Изредка в дюнах попадались клочки возделанной земли. Убогие бесплодные земли – их без сожаления оставили предки тружеников, живущих ныне в приморских долинах за дамбами.
Этот край, сотворенный в дни Создания, был полон ужаса. Навстречу всаднику потянулся нескончаемый поток беженцев. Кто верхом, кто в повозке, а кто и пешком, взвалив на спину все, что успел прихватить – люди бежали от армии мертвых. Многие повторяли тот же слух, что низины, отгороженные дамбами, не будут затронуты нашествием. Некоторые, кто имел средства, собирался нанять в Сентино корабль и плыть за море. Огромная масса бежала просто потому, что оставаться было невозможно, потому что бежали все – в путь двинулись соседи, друзья и родня. Люди шли и шли навстречу путнику, переставляя ноги будто по привычке. Брели по дороге – просто так, без планов, без мыслей, даже без надежды на спасение. Обреченность, читалась на всех лицах и делала беглецов похожими друг на друга, лишала возраста, стирала личности.
Поначалу всадник пробирался по краю дороги, у обочины. Вооруженному мужчине на крупном коне уступали дорогу. Замечали его в последний миг, до тех пор уныло плелись, опустив головы. Завидев перед собой огромного рыжего коня, торопливо шарахались в сторону, натыкались на таких же печальных, не замечающих ничего перед собой, соседей…
Наконец перед ним и вовсе не расступились – на дороге возникла свалка, били сумасшедшего. Оборванный мужчина с всклокоченными седыми волосами вдруг принялся орать, что армии мертвых нельзя противиться, и бежать от нее тоже не следует – божью кару надлежит принимать со смирением, склонив голову… Беженцы повалили крикуна в пыль и с остервенением топтали – больше из страха перед надвигающейся бедой, нежели со зла…
Воин решил съехать на обочину – дорога была полностью запружена беженцами, быстрей было двигаться в стороне от потока.
На второй день беженцев стало меньше, и всадник возвратился на тракт. Пески закончились, потянулись холмы и лужайки, перемежающиеся полосками леса. В стороне от дороги стали попадаться обгоревшие остовы домов. Хутора, мимо которых проезжал воин, выглядели разоренными. За грядой поросших соснами холмов, совсем неподалеку, то и дело поднимались столбы дыма, гораздо более плотные и черные, чем обычно над печной трубой.