Строго говоря, никто из критиков не озаботился доказательствами своих восторгов. В уделенных Мэрилин строчках рецензий не найти и признака какого-либо анализа: каков принцип ее исполнения, каковы интонационные, пластические, чувственные особенности роли и как именно справилась с ними молодая актриса? Вместо этого мы читаем, что роль «она исполняет абсолютно уверенно», что «она убедительна и тогда, когда разражается кризис». Между прочим, неспособность художественно проанализировать актерскую работу — общее зло критического «цеха», не исчезающее со временем, потому я, конечно, не буду придираться к критикам тридцатилетней давности (и мы, нынешние, не без греха), а скажу лишь, что «уверенность» и «убедительность» Мэрилин была не столько художественной (исполнительской), сколько социально-психологической, так сказать, товарной. Принципиальными в этом плане мне кажутся слова О. Кука о Мэрилин как о «вполне заслуживающей всей этой фантастической кампании в прессе». Другими словами, товар оказался соответствующим рекламе.
И в самом деле, ее аура, уже распространившаяся с pin-ups по всей стране, гармоничный, жовиальный образ попали в этом фильме Фрица Ланга в заводскую среду, столь знакомую всем в те годы по злободневной и яростной борьбе производственных профсоюзов с корпорациями. Чтобы добиться от зрителей (по крайней мере немалой их части) сочувствия, не было нужды даже показывать саму борьбу промышленных работников и промышленников — доставало и обычного (нейтрального) изображения завода и рабочей среды. Однако важно и другое: общественные перемены как фон для ночной драки Джерри и Эрла затронули помимо сферы профессиональных отношений, как уже говорилось, и семейный статус женщины, ее место и дома, и в обществе. И тут портрет фабричной работницы оказался оборотной стороной открытки с pin-up girl, причем не только на изображении (фотографическом ли, экранном), но и в жизненной истории исполнительницы. Что бы и как бы ни произносила здесь Мэрилин с экрана — все принималось без возражений. Ей не то чтобы верили безоглядно — ее почти не слушали, на нее смотрели, отыскивая и, понятно, легко находя сходство с изображениями на открытках и календарях. Смотрели и пытались представить себя на месте этой красивой, очаровательной и «безгранично веселой» девушки. Заслуга Мэрилин (для истории кино, конечно!) в том, что она — не осознала — почувствовала этот общественный настрой и всю свою ауру, весь свой внутренний запас гармонии сосредоточила в каждом движении перед объективом, сколь бы кратковременным оно ни было. Оттого такими интенсивными оказались и самые короткие ее роли, вроде случайной девушки в фильме братьев Маркс. Вот этим умением концентрировать гармонию в каждом движении или взгляде Мэрилин и предстает на экране у Ланга во всем блеске «уверенности» и «убедительности». Только в этом смысле ее и можно назвать (вслед за Олтоном Куком) «одаренной «звездой» нового поколения». Но и этого «только» уже немало. Потому что именно Мэрилин, а не кто-либо другой (другая), осталась в истории кино.