Церемония возвращения молодости должна была состояться ровно в полночь, после последнего удара часов, в Большом Зале замка.
Малышка Нелл спала мирно, ничего не подозревая, в башне замка. За высокими окнами башни завывал ветер, и совы кричали и стонали, и черные грозовые облака собирались над головами обитателей этого мрачного места; но я надеюсь, что это благодаря состоянию атмосферы на тот момент, а не благодаря повелению дьявола.
Я должна сказать, что все-таки это была жуткая ночь: ночь для привидений. Не один Спилберг мог бы вдохновиться этой картиной. Деревья качали своими кронами, будто желая оторваться от земли и взмыть в воздух; а коты, обитающие в замке, прятались под источенной червем и населенной пауками древней мебелью, и их дьявольские желтые глаза были видны отовсюду.
А Нелл спала. Она всегда спала хорошо и крепко. Это особенность добросердечных людней. Маленькая ее головка покоилась на подушке, голубые глазенки были закрыты; дыхание было ровным — до утра, когда она вздыхала, потягивалась и просыпалась с широко раскрытыми глазами, с тем ликующим оживлением, с тем ожиданием счастья, которое свойственно лишь молодым и удачливым.
А отчего бы ей не ждать счастья? Ей некому было намекнуть на то, как безобразны и безумны в своей старости ее предполагаемые родители; никто не приподнимал, войдя в дом, брезгливо-удивленно брови при виде запущенности и запыленности жилья. Нелл воспринимала и Милорда, и Миледи, и их «шато» так, как она их увидела, и, будучи доброжелательной и жизнерадостной девочкой, полагала, что все это и в самом деле прекрасно.
Итак, Нелл была счастлива. Именно была, до этой самой роковой ночи, когда существованию Нелл в старинном замке пришел неожиданный и жуткий конец.
Нелл спала в восточной башне, а в западной имелась маленькая круглая комнатка, в которой была установлена, или, скорее, уложена на ложе из сена полуметровая восковая фигура, изображающая маркизу. К фигуре крепился на металлическом тросе воздушный змей, который летал над башней, «собирая» в грозовой ночи молнии. Предполагалось, что молния перейдет в фигуру маркизы, а из нее — в саму хозяйку, возвратив ей молодость, жизнь и энергию. (Если бы это сработало, нет сомнения, что то же самое она проделала бы над восковым изображением своего мужа, и его фигура также возлежала бы здесь, ожидая удара молнии. Маркиза не была зла — она любила мужа. Я и сама, признаться, читатель, не люблю подобные вещи — я пугаюсь их). Надо, впрочем, отметить исторический факт, что Бенджамин Франклин, философ и даже ученый викторианской эпохи, соорудил для себя подобный же прибор с целью привлечения в дом электричества; и сделал это с весьма неприятными для себя последствиями, так как сам он находился на другом конце металлического троса. Однако тогда люди о последствиях таких экспериментов не подозревали, не так ли? После этого случая они уже хорошо знали последствия. Выходит, чему-то все же человечество учится на опыте: но весьма немногому.