Вися, я начал молиться. Джентльмен, стоявший рядом со мной, спросил, не желаю ли я признаться сейчас.
«Я не могу и не буду», — ответил я.
Но я едва нашел в себе силы, чтобы произнести эти слова, — такой сильнейшей болью я был охвачен. Хуже всего болели грудь и живот, плечи и руки. Казалось, вся кровь в теле прилила к рукам, мне даже показалось, что кровь сочится из кончиков пальцев и пор кожи. Но это было лишь ощущение, вызванное тем, что плоть распухла над железными застежками, держащими ее. Боль была такой сильной, что я был уверен, что не смогу ее выдержать; к боли прибавлялось еще и внутреннее искушение. Но я не чувствовал никакого желания выдавать информацию, которую они требовали. Господь увидел мою слабость глазами Своего милосердия и не позволил искушению побороть мои силы. Вместе с искушением Он послал мне облегчение. Увидев мои мучения и борьбу, идущую в моем разуме, Он даровал мне милосерднейшую мысль: худшее, что могут с тобой сделать, — убить тебя, а ты часто хотел отдать жизнь за своего Господа Бога. Господь Бог видит все, что тебе приходится пережить, — Он может все. Ты — на попечении Бога. Этими мыслями Бог в Своем бесконечном великодушии и милосердии даровал мне смирение, и с желанием умереть и надеждой (признаюсь), что умру, я отдался на Его милость — пусть Он делает со мной все, что пожелает. С этого момента конфликт в моей душе прекратился, и даже физическая боль показалась слабее, чем раньше, несмотря на то что на самом деле, скорее всего, она даже усилилась из-за усталости моего тела…
Примерно после часа дня я потерял сознание. Сколько я пробыл в забытьи, я не знаю, но, скорее всего, долго, потому что люди поддерживали мое тело или подставляли плетеные ступеньки мне под ноги, пока я не пришел в себя. Затем они услышали, как я молюсь, и тут же снова меня отпустили. Они делали так каждый раз, когда я терял сознание — восемь или девять раз, — пока не пробило пять…
Конфронтация с пуританством, 1570–1603
Вам нужно еще и помнить, что религиозный раскол в Англии — это не просто битва между англиканами и католиками. В сущности, англиканство — это «средний путь», серия компромиссов между двумя крайностями — римским католицизмом и более радикальными протестантскими учениями вроде пуританства и кальвинизма. С пуританами конфликт не менее горячий, чем с католиками, но есть одна важная разница. Папа и католические враги Англии представляют собой политическую угрозу; конфликт с пуританами остается практически полностью религиозным.
Минимальное поражение на голосовании 1563 года за билль по отмене религиозных одеяний и символов отнюдь не означает, что все, кто стремится к более «чистому» выражению веры, просто молча подчинятся ортодоксальному направлению Вестминстера. Недовольство растет все 60-е годы. Шотландский триумф Джона Нокса и его пресвитерианства, основанного на идеях Жана Кальвина, заставляет некоторых людей считать, что подобные радикальные идеи нужно применять и в Англии. Они даже находят себе лидера в лице доктора Томаса Картрайта, профессора богословия в Кембридже, который, пользуясь своим положением, говорит студентам, что нынешняя система управления церковью не имеет оснований в Священном писании. Он призывает отказаться от архиепископов, архидьяконов и большинства высшего духовенства, а епископам вернуть прежние функции — проповедников и учителей; дьяконы же должны помогать беднякам. Подобные радикальные взгляды навлекают на него гнев Джона Уитгифта, ставшего в 1570 году заместителем ректора. Картрайта лишают должности, а в 1574 году, узнав, что выдан ордер на его арест, он бежит из страны.