— Ты мне подробно не рассказывала об этой трагедии. Что же произошло тогда весной 43 года?
— Не хотели пугать тебя Верочка. Златоглазка была грудная, на руках. Болела ты в то время. Простыла сильно. Бабка Хадора чуть выходила. Берегли и щадили тебя все. Тебе и так от злых языков досталось.
— Что же, мама, произошло с вами? Могла ли бумага Франца вам помочь?
— Помочь? Нет, ты бы не помогла. Хорошо, что тебя саму в Германию не увезли на работы. Мы говорили, мол, тиф у тебя. Ну и эта бумага. А произошло следующее…
Неожиданно, как наяву, появился дорогой образ матери. Вера перестала плакать и, затаив дыхание, почувствовала вдруг, что она подсознательно попала в поток информации, исходящей от нее. Виденческие картины ожили, люди задвигались, но были приглушены пастельными красками, тем не мене, разобрать лица, и понять очередность происходящих событий, можно было…
…Светало. Было раннее мартовское утро. Дедушкины еще спали. Вдруг во дворе послышались уверенные тяжелые мужские шаги и людской говор. Посыпались удары в сенные двери. Стучали вначале кулаками, затем винтовочными прикладами.
— Это немцы? — испуганно вскочила первой с полатей печи, разбуженная Катя. За ней поднялись Шура и Клава.
Тут же, из большой комнаты, к ним зашла уже одетая Акулина. — Сидите тихо, детки, — волнуясь, спешно проговорила она. — Если будут спрашивать, где Миша, то вы не знаете где он и давно его не видели. Что бы со мной не случилось, не бойтесь. Вас не тронут.
— Мама, это немцы? — Катя повторила свой вопрос.
— Не знаю, доченька. Так стучать могут только плохие люди, — она прижала к себе детей.
— Мама, иди, открой, иначе нам разнесут дверь, — Катя отстранилась от матери.
— Да-да… Но, вы не бойтесь. Вас не тронут. Вы еще маленькие, — она горячо расцеловала девочек и, выждав пару секунд громко и смело бросила в сторону двери,
— Иду, иду. Кого какие черти носят! Дайте хоть керосинку зажечь, окаянные.
— Ты чего не открываешь, Акулина? Оглохла? — с раздражением громко набросился на нее Аркадий, оттолкнув в сторону широким плечом от сенного порога. Это был старший полицейского наряда, мужчина лет тридцати пяти, житель с соседней деревни Палки, где размещался полицейский участок.
— А что вам открывать, еще ночь на дворе, — бросила с обидой Акулина, следом, идя за Аркадием в дом. — Может лихие люди стучат? Почем мне знать, — вместе за хозяйкой, уверенно ступая, вошли еще двое полицейских в черной униформе с белыми повязками на рукавах и надписью на немецком языке «Polizei».
— Я же кричал, что свои, мол. Открывай, — зло бросил Аркадий и нагло, в грязных, измазанных мартовским глиноземом, сапогах, прошелся по хате, оставляя за собой мокрые следы. Трещали половицы. Он заглядывал во все углы, держа автомат наготове к стрельбе. Другие полицейские с винтовками, одного Акулина сразу признала, это был Колька, соседки Абрамихи сынок-оболтус, остались стоять у порога и глазели по сторонам.