Они шли вдоль отражающего бассейна. После падения Телеуса среди зарослей кувшинок осталась зиять большая черная дыра. Лужа воды, которую он выплеснул, выбираясь на мраморный бортик, сохла на солнце. Одна вырванная с корнем лилия свисала с камня в воду. Евгенидис нерешительно повторил попытку:
— Так как ты действовал в моих интересах, ты мог бы обратиться с запросом в казначейство для получения субсидии.
Царский казначей вряд ли будет считать десять кубков невосполнимой потерей. Костис сглотнул.
— Я обидел тебя? Я не хотел.
Костис покачал головой.
— Нет, Ваше Величество. Спасибо, Ваше Величество.
— Какой богине мы должны посвятить их?
— Филии.
Это была аттолийская богиня. Евгенидис не поклонялся ей.
— Понимаю. Думаю, будет правильно, искать помощи везде, где это возможно. Никогда не знаешь, кто спасет тебя, когда ты зайдешь слишком далеко.
Костис верил в своих богов, молился им и приносил жертвы, но Евгенидис, если верить слухам, говорил с ними и даже слышал, что они отвечают. От этой мысли Костису стало не по себе. Возможно, в легендарные времена боги и разгуливали по земле, но он предпочитал думать, что сейчас они прекрасно чувствуют себя на своих алтарях и не покидают пределов храмов.
— Конечно, при условии, что я выживу, — добавил царь. — А я могу и умереть.
Он вздохнул.
— Возможно, я даже не доберусь живым до своей спальни.
Если это и была агония, то совсем недостоверная, подумал Костис и пребывал в этой уверенности, пока они не подошли к короткой лестницы у дальнего конца бассейна. Ни один человек на грани жизни и смерти не найдет в себе сил, чтобы ругаться, как самый распоследний дерьмовоз.
Он был обеспокоен, когда шаги царя замедлились перед охотничьим двором, и эта остановка уже не сопровождалась проклятиями и жалобами. Потом он услышал приближающиеся голоса и понял, что это уже не шум боя, а ропот придворных, обеспокоенных долгим ожиданием. Толпа надвигалась, топча клумбы: гвардейцы, дворяне, слуги. Евгенидис что-то забормотал. Костис наклонил голову, чтобы услышать.
— Шла собака через мост… четыре лапы, пятый хвост… если мост провалится… то собака свалится.
Их быстро окружали. Со всех сторон звенели голоса, надвигались лица. Руки, неизвестно кому принадлежащие, попытались оттащить царя прочь. Костис отстранился, и царь закричал от ярости. Вдруг Костиса пронзила мысль, что в толпе может находиться человек, желающий закончить работу, начатую убийцами.
— Эй, — громко сказал он богато одетому мужчине средних лет, который стоял перед ним, но смотрел на царя. — Эй! — повторил Костис, и человек повернулся.