Я протянул руку к машине и схватился за ручку дверцы: рычание не стихало — безудержное, захлебывающееся рычание, яростное клокотание, которое рвалось из горла, почти не смолкая.
Я распахнул дверцу машины, упал на сиденье и захлопнул ее за собой. Снаружи нескончаемыми руладами разливалось рычание.
Я завел мотор и включил фары. Конус света выхватил из мрака исторгавшее рычание существо. Это была та самая приветливая деревенская дворняжка, которая так обрадовалась моему приезду и набивалась мне в попутчики. Но сейчас от ее приветливости не осталось и следа. Шерсть у нее на загривке ощетинилась, а морду рассекала белая полоса оскаленных зубов. В ярком свете фар глаза ее сверкали зеленым огнем. Выгнув спину и поджав хвост, она медленно попятилась в сторону, уступая мне дорогу.
Ужас пронзил мне душу, и я силой нажал на акселератор. Застонав, тронулись с места колеса, и, проскочив мимо собаки, машина рванулась вперед.
Когда я впервые увидел ее, она была приветливой и веселой собачонкой. В ту минуту я ей пришелся по душе. Я тогда немало повозился, чтобы заставить ее остаться дома.
Что же произошло с ней за несколько коротких часов?
Или, правильнее будет сказать, что произошло со мной?
И пока я ломал себе голову над этой загадкой, по спине у меня прохаживались чьи-то влажные мохнатые лапы.
Быть может, причиной этому была темнота, подумал я. Может ведь так быть, что при свете дня она оставалась дружелюбной дворнягой, а с наступлением ночи превращалась в свирепую сторожевую собаку, охранявшую хозяйское добро.
Но такое объяснение было притянуто за уши. Я был уверен, что дело тут не только в этом.
Я взглянул на приборный щиток — часы на нем показывали четверть седьмого. Сейчас я поеду в мотель и позвоню Гэвину и Дау, чтобы узнать последние новости. Не потому, что я ожидал услышать о каких-нибудь переменах — просто мне нужно было убедиться, что все по-старому. После этого я позвоню Тому Андерсону, и колеса завертятся; дело сделано, а там будь что будет.
Кролик перебежал дорогу перед самой машиной и нырнул в заросшую травой канаву у обочины. На западе, где небосклон блеклой зеленью расписало гаснущее зарево заката, летела стая птиц, казавшихся на фоне высветленной полосы неба гонимыми ветром хлопьями сажи.
Я подъехал к главному шоссе, приостановил машину, потом тронулся дальше, свернув направо, к городу.
По моей спине больше не разгуливали существа с влажными холодными лапами, и я уже начал забывать о собаке. У меня вновь потеплело на душе от сознания того, что мне кто-то поверил, — неважно, что это был всего-навсего чудаковатый старик отшельник, похоронивший себя в лесной глуши. Впрочем, не исключено, что никто на свете не мог бы оказать мне большую помощь, чем этот чудаковатый старик отшельник. Быть может, от него будет гораздо больше толку, чем от сенатора, или Старика, или любого другого человека В том случае, если план будет выполнен, если он преждевременно не сорвется.