— Девочка, — сказал он, — у меня есть шестипенсовик. Я тебе его дам.
Сара вздрогнула и тут же поняла, что стала точно такой же, как бедные дети, глядевшие на нее в те, лучшие дни, когда она выходила из экипажа. Много раз она давала им денег; а сейчас покраснела, потом побледнела и целую минуту думала, что монетку не возьмет.
— Нет! — сказала она. — Нет, спасибо! Я не могу…
Голос ее настолько не походил на голос уличных детей, манеры настолько походили на манеры благовоспитанной барышни, что Вероника Юстейсия (ее звали Дженет) и Розалинда Глэдис (Нора) удивились и прислушались.
Но Гай Кларенс не мог отказаться от доброго дела и сунул шестипенсовик ей в руку.
— Возьми, — настаивал он, — купи себе поесть. Это же целый шестипенсовик!
Лицо его было таким приветливым и честным, он так явно расстроился бы, если б она отказалась, что Сара больше спорить не стала. Жестоко быть такой гордой, решила она и, подавив гордыню, подумала, что щеки у нее, наверное, совсем красные.
— Спасибо, — сказала она. — Ты хороший, добрый мальчик.
Он радостно вскочил в карету, она — тяжело дышала, и глаза ее светились в тумане. Да, она знала, что бедна и нелепа, но до сей поры не догадывалась, что ее можно принять за нищенку.
Тем временем в карете шел оживленный спор.
— Дональд (то был Гай Кларенс), — волновалась Дженет, — зачем ты дал ей шестипенсовик? Она совсем не нищая!
— Она по-другому говорит! — воскликнула Нора. — И лицо у нее другое!
— И вообще, она не просила, — подхватила Дженет. — Я так боялась, что она рассердится! Люди сердятся, когда их принимают за нищих, а они — не нищие.
— Ничего она не сердилась, — упорствовал Дональд. — Она засмеялась и сказала, что я добрый, хороший мальчик. И правильно! Это же целый шестипенсовик.
Сестры переглянулись.
— Нищая в жизни бы так не сказала, — решила Дженет. — Они говорят «Спасибо вам, сэр»… иногда приседают…
Сара не знала, что с этого дня Большое Семейство заинтересовалось ею не меньше, чем она — им. Когда она выходила, в окне детской появлялись небольшие личики, а потом, у камина, дети спорили о ней.
— Она там вроде служанки, — говорила Дженет. — Я думаю, она сирота. Но не нищая, хоть и одета так бедно!
И они стали называть ее «Ненищая», что звучало странновато, особенно когда это слово произносили младшие.
Сара провертела в монетке дырочку и носила ее на шнурке. Большое Семейство она любила все больше — как и других, которых еще могла любить. Она все сильнее привязывалась к Бекки и жадно ждала тех дней, когда учила маленьких французскому. Они обожали ее, боролись за право сидеть рядом с ней, держать ее за руку — и это согревало ее исстрадавшееся сердце. С воробьями она совсем подружилась — когда, встав на стол, она чирикала у оконца, почти сразу же раздавался шорох крыльев и стайка городских птичек являлась поболтать с ней, а также поклевать крошек. С Мельхиседеком они сблизились так, что он иногда приводил жену или кого-нибудь из детишек. Сара беседовала с ним, а он глядел на нее, словно все понимает.