— Продолжай, — сказал я.
— Продолжать?! — вдруг почти закричал Борис, сипло, натужно напрягая связки. — Она мертва! Понимаешь, ее убили — здесь убили, понимаешь?!
У меня отвисла челюсть, и я едва не подпрыгнул:
— Как убили?! Что ты несешь! Ты хочешь сказать…
Он мрачно кивнул головой.
— Она позвонила мне отсюда где-то около одиннадцати и попросила срочно приехать. Я и помыслить не мог! Сдуру даже обрадовался, предвкушая приятную ночь. Собрал кое-какую снедь, прихватил выпивку и помчался. Бог ты мой! Я звонил, звонил, звонил. Потом отпер дверь своим ключом, недоумевая, куда она могла выйти. А она никуда не выходила. Она лежала в комнате. Прямо на ковре. У включенного телевизора. На животе, с неестественно изогнутой ногой. И брючина джинсов задралась… О-о-о!
Лицо его передернулось, казалось, что он сейчас истошно заголосит. Я не стал дожидаться и нетерпеливо гаркнул:
— Прекрати! Немедленно прекрати. Возьми себя в руки. На вот, выпей.
Но он отмахнулся, немного помолчал и продолжил уже приглушенным безучастным голосом, точно силы враз покинули его:
— Я ошеломленно замер на месте. Потом подскочил к ней и перевернул на спину. И меня будто хватили по затылку. Землистое лицо с дико выпученными глазами. И язык — вывалившийся изо рта белесый обрубок. Вокруг шеи — красный шнур… — Он судорожно тряхнул головой, точно отгоняя ужасное видение. — Я, наверное, впал в транс: не знаю, как долго просидел здесь, на кухне — курил, кажется, пил. Помню только: то и дело вскакивал, заглядывал в комнату и опять возвращался — не в силах поверить, не в силах что-нибудь предпринять. Меня как выпотрошили. А когда вновь обрел способность думать, стало еще хуже. Теперь я понимаю, что значит — трясутся поджилки: руки, ноги, спина, даже уши — каждая клеточка во мне билась мелкой противной дрожью. Одна лишь мысль об огласке… Мила, семья, работа и — толки, пересуды, ощупывающие тебя глаза разных доброхотов… Представляешь мое состояние?
Я представлял. Мое собственное состояние было сейчас тоже отнюдь не из приятных. Все оказалось гораздо хуже, чем можно было вообразить. Грязная история с непредсказуемыми последствиями! На мгновение охватило желание бежать отсюда сломя голову, вернуться домой и, погрузившись в сон, внушить себе, что эта несусветная исповедь мне просто пригрезилась. Но тотчас же стало совестно и, поспешно изгнав постыдную, подловатую слабость, я постарался изобразить столь же неуместное деловитое спокойствие.
— Ты уже вызвал милицию?
Его глаза испуганно вылупились из-под взметнувшихся век:
— Какая милиция! К черту милицию! Неужели ты не соображаешь, что это значит? Ведь это конец, конец всему: Мила мне никогда не простит — она обязательно бросит меня. А милиция… Что я скажу милиции? Я же самый удобный подозреваемый. Да нет — единственный. Как я докажу, что это не я… не я… убил.