— Когда-то давным-давно. И недолго.
— Что так?
— Моей жене надоело пробавляться скромными доходами репортера. Она возжелала иметь рядом человека, умеющего делать большие деньги.
— А вы не умеете? — спросила она, стрельнув глазами. — Странно. Вы ведь хороший журналист.
— Никак, наводили обо мне справки? — я ухмыльнулся.
Она пожала плечами и отшутилась:
— По вам видно. — Потом недоверчиво проговорила: — Мне всегда казалось, что журналисты — люди довольно обеспеченные.
— По общим меркам — да, не бедно. Но где вы видели богатого независимого газетчика?
— Бессеребреники, да? Не любите деньги?
Хмель слегка уже забродил в голове. Я засмеялся.
— О нет, что вы. Но честным пером много их сейчас не наскребешь. А ничему другому я, к сожалению, не обучен. Из воздуха деньги не делаются.
— Еще как делаются. — Она хихикнула, но красивые зелено-коричневые — или все-таки коричнево-зеленые? — глаза глядели на меня вполне серьезно. — Надо только знать как.
— А вы знаете? — продолжил я этот бессмысленный диалог. — Научите, готов заделаться вашим прилежным учеником. — И, подняв бокал, провозгласил: — Так давайте выпьем за начало краткого курса обучения будущего миллионера. Нет, лучше за мою очаровательную учительницу.
Телефонное урчание прервало нашу высоко-содержательную беседу. Я поколебался, поднялся, извинился, допил коньяк и подошел к журнальному столику. Звонила Мила. Я опустился в кресло и постарался собрать свои размягченные мозги.
— Гриша? — спросила она. — Прости, что беспокою. Но понимаешь, какое дело… Я нашла пленку.
— Пленку? — повторил я, не поняв. — Какую пленку?
— Ну, помнишь его прошлогоднюю страсть к фотографированию? Он купил тогда «Кодак» и все и вся беспрестанно щелкал. Потом увлечение быстро прошло, и он это дело забросил. Даже не знаю, где сейчас аппарат. Но вот в запертом ящике стола обнаружила сегодня непроявленную пленку. Может, это еще из старых снимков. Хотя, помнится, он напоследок все проявил и отпечатал. Или не все? Наверное, я зря тебя дергаю. Но ты просил…
— Нет-нет, — заверил я, — все правильно. Завтра же заеду.
— Может, передать в милицию?
— Сказал же, завтра заеду. Ничего и никому не говори. Я решу, что делать. Ты никуда с утра не собираешься?
— Думала съездить за Олечкой. Пора, пожалуй, уже перебираться в город.
— Ладно, с этим я тебе помогу. Часиков в одиннадцать заскочу — обсудим.
Я положил трубку и секунды три не мог взять в толк, о чем, собственно, шла речь. Пьян я не был, но пребывал уже в том расхлябанном состоянии, когда в какой-то степени утрачивается способность соображать. Прищурившись, Наталья внимательно смотрела на меня. Она соблазнительно провела кончиком языка по верхней губе и спросила: