Русская церковь осиротела, и что из этого дальше выйдет, когда и без того такой раскол в ней самой, такое гонение на нее со стороны антихристовых детей, наших правителей! Что с церковью нашей будет?! Очень это для меня тяжелый вопрос. На другой день мы были на панихиде по нем. В церкви было много народу. Но мне было еще тяжелей. Странное впечатление на меня произвело то, что, в сущности, это не православная церковь, а костел; во-вторых, все, и духовенство, и молящиеся русские люди, показались мне более чужими, чем иностранцы-чехи.
Не знаю почему, но что-то неуловимое, какие-то флюиды невидимые, но сильные, стали барьером между нами. И как горячо я вдруг почувствовал, как близки мне все мои друзья, священники, все мои родные, знакомые и сослуживцы, оставшиеся там, мучающиеся, кипящие в революционном котле! О, как они мне все дороги, и какие они настоящие, русские люди, знающие многое и понимающие, закаленные горем и гонениями.
А эти, часто высокомерные, закостенелые в своих отсталых предрассудках, не желающие расставаться со своими прежними эгоистическими взглядами люди, – чужие нам и ненужные России. И когда мысль моя вновь обращалась к эмигрантам, мне хотелось сказать им: «Вы видите, я пришел с вами молиться, я хочу этим сказать, что только вера в распятого Христа, только помощь и милость Его может всех нас спасти…»
Но они с любопытством, а иногда и с высокомерием и злобой смотрели на меня и перешептывались. Я хотел им сказать: «Вы мо́литесь об упокоении души патриарха, а не знаете его страданий и всего того, что он пережил, вы были далеко, вы бросили его и нас. А наше сердце билось вместе с его сердцем, мы страдали так, как и он страдал. Еще недавно, перед отъездом сюда, мы видели его, и он благословил нас на нашу поездку:
– Поезжайте, набирайтесь сил, поправляйтесь!..
– А что сказать там кому-нибудь от вас, ваше святейшество? Может быть, передать на словах что-нибудь пожелаете?
– Скажите, что я прошу их всех меньше ссориться и больше думать о нас, о всех тех, кто остался на Родине!..»
Вот что мы слышали от него; и теперь, молясь за него вместе с эмигрантами и видя выражение многих их лиц, я понял, как был прав почивший патриарх. Они слишком много ссорятся друг с другом, осуждают ближнего и слишком много мнят о своей правоте, нисколько не допуская мысли о том, что другие, может быть, окажутся перед лицом истории гораздо правее их.
Дня через два я был приглашен вместе с женой и свояченицей к обеду в имение Zany, где постоянно живет президент с семьей. Прекрасный это был день во всех отношениях. Я знал Масарика