Болезнь Меньера слишком часто давала о себе знать после весенней аварии, – врач сказал, что это из-за травмы позвоночника. Но мне вообще-то было всё равно, по какой причине всё видимое то и дел кружится перед глазами, как странная, хаотично движущаяся карусель. Эта болезнь вошла в мою жизнь непоправимым пороком восприятия, видимость терялась, стиралась, осыпалась неверным, надобрывным песком.
Всё внешнее ничего не стоит, – думал я, пытаясь подавить тошноту, оседая на пол во время очередного прилива головокружения. Силясь удержать равновесие, я упирался руками в стены, – бесполезно, шатко, – нужно лечь на пол. В окне порхали птицы, легкими взмахами побеждая воздух, но я знал, что они мрут, как бабочки, – каждый день я видел под ногами мёртвых галок и голубей. И люди тоже – как бабочки, их только прячут под землю, как кротов или земляных червей, кладут славное, высеченное из камня надгробие, – и оставляют гнить, тут же забыв о бренном теле, думая о какой-то там душе. Тело – прах, пусть его сожрут черви. Немного странная традиция.
Но кто такой Меньер? Ветви деревьев сгибались от ветра за раскрытым окном, но я не слышал шума листвы, – где же таблетки? – я стукнул ладонью по полу, но звука снова не было, только жжение кожи, как тогда, в детстве, когда я упал на дорогу. Где же таблетки? – я не мог вспомнить…
Я посетил столько городов, я везде говорил с людьми, но говорили со мной только печальные или самодовольные. Неужели же тщеславие – основа близости? Несчастные думают, что они страдают глубже, сильнее других. Самодовольные думают, что они живут всех успешнее. И те, и другие презирают друг друга. Но и те, и другие хотят излиться в мир, поделиться своим опытом, – они с радостью хватаются за возможность это сделать. Вот и всё. Я говорил с ними, чтобы забыть себя. Эгоистично, только и всего.
Безбрежный потолок пенился волнами над моей головой, радужные круги расплывались поверх белизны. Я пытался вспомнить, где лежат таблетки, но руки только беспомощно шарили по полу, бессильные вписать тело в систему пространственных координат. Я ощущал опору только телом, тактильным чувством, и вжимался в пол, – бесполезно, шатко.
Где же врачи? Где заботливая рука, что мягким перебором пальцев по клавишам телефона вызвала бы скорую помощь? Никого, я выбрал сам – никого. Ходить по лезвию, балансировать на грани, – я сам выбрал это и, стиснув зубы, молчаливо ждал, когда кончится приступ. За окном закричали птицы, – и я услышал их. Это был печальный голос чайки.