Справиться со страхом оказалось куда сложнее, чем изначально казалось. В этом зачарованном месте органы чувств начинали работать как-то иначе. Дуновения, прикосновения, тихий не то шепот, не то ропот, не то стон — иллюзия жизни, но такая яркая иллюзия! Наверное, Савва Стрельников был не просто гением. В каком-то смысле он тоже был особенным, таким, как Арсений. Только Арсений умел чувствовать потусторонний мир, а Савва каким-то непостижимым образом научился его создавать.
Затылка коснулось что-то прохладное, невесомое. Мужчина едва не вскрикнул от неожиданности, развернулся резко, всем корпусом.
В мутном свете фонарика ее лицо было грустным, она улыбалась одними губами, в глазах стояла тоска, тонкие пальцы правой руки перебирали струны арфы, а свободная левая тянулась к Арсению в не то умоляющем, не то предупреждающем жесте. Терпсихора, изящная и прекрасная, пожелала коснуться его, простого смертного. А может, все гораздо проще? В этой почти кромешной темноте он просто мог не заметить протянутой руки. Ведь нет здесь никаких призраков! Нет! Он поклясться может всем чем угодно, И Грим совершенно спокоен.
Призраков нет, но все же есть что-то странное. Опасное ли, безопасное — пока не определишь, но лучше быть осторожнее, от каменных дамочек держаться подальше. Кто их знает — этих муз!
Она стояла на пьедестале, возвышаясь над остальными своими мраморными подружками. Урания, каменное воплощение великолепной Наты, последняя муза Саввы Стрельникова. Почти живая, почти настоящая, с задумчивым взглядом и ироничным изгибом губ. У ее ног лежали белые лилии: то ли прощальный подарок, то ли жертвоприношение. Арсений не мог избавиться от этого полубезумного ощущения неправильности происходящего. Он присел на корточки, коснулся гладких лепестков, пробежался пальцами по стеблям. Еще влажные, только что срезанные. Кем принесенные к ногам каменной Наты в этот воровской полночный час? Арсений знал — кем, был в этом почти уверен. Садовник не понравился ему с первого взгляда. Или насторожил? Было в нем что-то необычное, что-то такое, что не бросалось в глаза, но зудело над ухом надоедливым комариным писком, не давая расслабиться или отвлечься.
И статуя... Ната не рассказывала, что Савва Стрельников успел воплотить ее в мраморе. Да и не было здесь раньше этой статуи! Откуда взялась? Где провела все эти годы? Почему появилась именно сейчас, после смерти последней музы?
Арсений рассеянно коснулся каменной руки. На ощупь мрамор оказался теплый, словно живой. Слишком много жизни в том, что должно быть мертвым. Слишком странно. И ощущение это... нет, не такое яркое, как при встрече с призраком, но все же достаточно сильное. Статуя Урании и в самом деле была чуть-чуть жива, в ней отчетливо чувствовалось легкое, как взмах мотылька, биение жизни. Чьей?