Из своей комнаты они с Гримом выходили тихо, по-шпионски. Не то чтобы Арсений кого-то боялся, но отвечать на лишние вопросы не хотелось.
Дом казался вымершим. Его сонную тишину нарушали лишь привычные звуки — обыденные, совершенно не тревожащие. Если и нужно где-то искать Марту, то не в доме, а в парке. Марту и того незнакомца, которого он увидел из окна своей комнаты.
Дождь кончился, но с веток за шиворот сыпались холодные капли. Арсений чертыхался, Грим сердито фыркал, но послушно шел вслед за хозяином.
Павильон тонул в темноте, белые колонны подсвечивала лишь мутная луна. Арсений уже шагнул было к крыльцу, когда Грим предупреждающе рыкнул, натянул поводок. Они едва успели нырнуть в спасительную тень деревьев, когда дверь павильона отворилась.
Высокая сутулая фигура, длинные руки, походка смертельно усталого человека. Садовник! Вот он — любитель ночных прогулок. Да и прогулок ли? А Ната, помнится, говорила, что павильон этот пользуется у обитателей поместья дурной славой, что по собственной воле сюда никто не заглядывает. Заглядывает, да еще как! Той памятной ночью, помимо Арсения, в павильоне были как минимум двое, сейчас вот Аким. И Макс покончил жизнь самоубийством тоже здесь. Что же всех так сюда тянет?
Арсений прикрыл глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Его к павильону не тянуло. Наоборот, будь его воля, он бы никогда не зашел в этот... паноптикум. Савва Стрельников оказался гениален во всем, даже названия он подбирал поразительно четкие и емкие. Паноптикум для мертвых муз...
Аким замер перед павильоном, постоял немного, к чему-то прислушиваясь, закурил папиросу и нырнул в темноту парка. Грим нервно дернул головой, призывая Арсения следовать за садовником.
Не сейчас. Сейчас куда более полезным и важным может оказаться осмотр павильона. Собственно говоря, с него и следовало начать визит в поместье, но уж больно заполошным выдался день.
Арсений не стал включать свет, воспользовался заранее приготовленным карманным фонариком. Даже так он рисковал: скудное электрическое освещение могло привлечь ненужное внимание, но и совсем без света никак.
В павильоне пахло лилиями. Их дурманящий аромат Арсений не любил. Запах лилий отчего-то стойко ассоциировался у него с кладбищем. Луч фонарика скользнул по каменным лицам — заинтересованным, настороженным, равнодушным. Мертвые музы не жаловали чужаков, в их мире не было места живым. Арсений медленно шел меж двух рядов статуй и каждую секунду боролся с желанием обернуться. Это было иррациональное, наполненное первобытным страхом желание. Арсений почти верил, что там, за его спиной, мертвые музы оживают и начинают двигаться. Нужно лишь обернуться...