— Окэй, я пока схожу в душ, а ты можешь начать готовить еду.
— Я не умею готовить.
Его брови приподнимаются.
— Правда? И чем же ты планируешь кормить Джека, когда он придет домой с работы?
Я хмурюсь, потому что никогда не думала об этом. В моих мечтах мы никогда не занимались такими обыденными делами, как приготовление еды.
— Хорошо, я отправляюсь в душ, а потом мы приготовим что-то вместе. Пора тебе научиться.
Я улыбаюсь.
— Отличная мысль, Бэтмен.
Он кивает, поднимает себя с дивана и уходит в сторону спальни. Смит пристально смотрит на меня и спрыгивает с дивана, опускаясь напротив. Я застегиваю блузку и возвращаюсь к чтению, чтобы узнать о взбирающихся черепахах, спаривающихся цикадах и прыжках обезьян.
Мы готовим курицу с рисом. Рис высыпается из пакета в кастрюлю, это будет очень легко повторить, но курица — это совсем другое дело. Он готовит ее по какому-то марокканскому рецепту с целой кучей ингредиентов. Но у меня возникает мысль, что готовка — это на самом деле веселое занятие. Вэнн представляет из себя отличную и веселую компанию.
Когда еда уже готова, мы накрываем стол и Вэнн зажигает свечи, то что, мы приготовили, оказалось очень вкусным.
— Ты продал много картин?
— Я никогда не продавал картин.
— Ни одной?
Он отрицательно качает головой.
— Нет.
Я хмурюсь.
— А тебе не кажется, что стоит задуматься и заняться чем-то другим, если никто не хочет покупать твои картины?
— Я просто никогда не пытался продавать свои картины.
— Почему?
— Я уничтожил их все, которые когда-либо нарисовал.
Я смотрю на него с удивлением.
— Почему?
— Они не были достаточно хороши, — его голос звучал настолько одухотворенно и с какой-то внутренней силой, но я не могу понять его.
Я беру на вилку кусочек курицы и кладу в рот.
— К чему ты стремишься?
Он кладет вилку.
— Я хочу, чтобы искусство что-то значило.
Я смотрю на него непонимающе.
— Ты что-нибудь знаешь об искусстве?
Я отрицательно качаю головой.
— Мое знание искусства начинается и заканчивается с восхищения Моной Лизой, как одной из самых величайших картин.
— Уничтожение искусства как такового началось в 1917 году, когда невежественный дадаист Марсель Дюшан, повернул писсуар на девяносто градусов от нормального положения и назвал это искусством. На самом деле это был вызов сторонников анти-искусства. Искусство, говорил он, должна быть обоссанным, и дураки те, кто стоит на страже искусства, потому, что вот оно, он обнял писсуар и увидел всю красоту в том месте, куда следует мочиться.
Мои брови вопросительно приподнимаются.
— Правда? Писсуар считался искусством?