— А коли не отпустит?
— Отпустит. Ему ведь нужно ваше доброе отношение, да уважение при слободе. Одно дело, когда крепкий и здоровый генерал хочет уехать в Шотландию и, вероятно, не вернуться. И совсем другое дело, если он же, потерявший все здоровье на службе, желает уйти в отставку и поселиться в Немецкой слободе. Не скажу насчет пенсиона. Может и выделит. Хотя Софья не очень жалует такое. Как уйдете в отставку — так и сидите спокойно. Наслаждайтесь жизнью. Бездельничайте. По истечении еще нескольких месяцев я приглашу вас на работу к себе по письменному контракту. Всем объявим, для прокорма, так как места будут довольно скромные и не пыльные. Дескать, совсем захирели без казенного жалования, вот я и помог вам старость встретить достойно. Тем более что, полагаю, за эти полтора–два года у меня на службу до полусотни ветеранов разного толка придет. Вы поняли меня?
— Полностью, — несколько задумчиво произнес Лефорт одновременно с кивком головы Гордона.
— Иначе, извините, не могу. Пока Софья с Голицыным на османских походах не обожгутся, обострять мне с ней не с руки.
— Так поговаривают, что османы слабы. Отчего же Василию не преуспеть?
— Давайте не будем забегать вперед? — Улыбнулся Петр.
— Османы будут готовы к нападению? — Несколько нерешительно решил прощупать ситуацию Лефорт.
— Не более чем обычно. Проблема в самом Василии и его подходе к делу. Он не полководец ни в коей мере. Дипломат — возможно. Я наблюдаю за его делами, держа, так сказать, руку на пульсе.
— Вы такого невысокого о нем мнения? — Удивился Гордон. — Отчего же тогда опасаетесь?
— Как полководец он мне не помеха. Но как сладкоголосый соловей промеж стрельцов или иных Василий чрезвычайно опасен. А развязывать гражданскую войну по типу той, что была в Англии, я не хочу. Мне миром и возможно меньшей кровью нужно власть взять.
5 мая 1685 года. Плещеево озеро. Учебно–тренировочный центр «Заря»[10] Утро выдалось морозным. Даже немного прихватило лужи легкой корочкой льда. Поэтому волей–неволей бодрило любого, кто в этот ранний час решал выбраться из жилых помещений. Никому этого не хотелось, но приходилось. Сроки и неустанный контроль, установленные Петром Алексеевичем вынуждали действовать без волокиты. Вот и командующий всем окрестным сумасшествием, Федор Матвеевич Апраксин ни свет, ни заря стоял на крыльце довольно скромной избы и смотрел на берег озера, где уже начали оживать дела, развернутые еще прошлым годом.
— Ну как, Федь, любуешься? — Спросил, вышедший за ним следом Головкин.
— Никак привыкнуть ко всему этому не могу. Особенно к этой башне, — кивнул он на сорокаметровую вышку оптического телеграфа, — и тому сараю. Зачем их строили? Ладно. Эти вон, как птицы сидят на этакой верхотуре круглые сутки и перемигиваются лампами. Иногда и польза бывает. Но сарай‑то зачем? Вон, приглашенный корабельный плотник, отработавший всю жизнь на верфях Амстердама, глаза только и округлил, подивившись нашей дикости, да неумелости.