Я повернул назад и только теперь услышал, как громко скрипит под сапогами снег. Пока не было явной опасности, скрип не слышался, а сейчас он резал слух.
Обойдя батарею, я двинулся на восток лесом. На карте в этом районе не было больших лесных массивов, поэтому я не боялся заблудиться.
Когда лес кончился, увидел первые вспышки ракет. Они были еще далеко. Но это говорило о том, что я вышел к траншейной системе. Здесь войска стоят плотнее, значит, и опасность увеличивается.
Дальше нужно было идти в маскировочном костюме, а его нет. Дерево, у которого я зарыл свой костюм, где-то совсем в другом месте.
Как же я поползу в этой зеленой шинели? Ночью на белом снегу она кажется черной, и меня будет видно за километр. Нужно искать выход. Нельзя ли придумать что-нибудь? Но что может сделать один человек среди заснеженных полей, когда и шагу лишнего не ступить, потому что за каждым деревом и кустом подкарауливает враг… А выход все-таки есть!
Я забрался в кустарник и разделся. Холод сковал тело железными обручами. Проворно надел брюки и куртку, а нижнее белье натянул сверху. Шинель пришлось бросить, на нее рубашка не налезала. Оглядев себя, с досадой отметил, что на снегу будут выделяться руки, ноги, голова. Руки и ноги, в крайнем случае, можно спрятать в снег, а вот как замаскировать голову? Я достал носовой платок, завязал концы узелками. Еще мальчишкой я мастерил такие шапочки. Костюм, конечно, получился не ахти какой, да что поделаешь!
Пошел «скачками» от укрытия к укрытию. Без помех пройдя около двух километров, наметил очередную остановку у развалин. Они были метрах в пятидесяти от меня. Перебежал и вижу, что это вовсе не развалины, а штабель боеприпасов, накрытых брезентом. В заблуждение ввели меня ящики, разбросанные вокруг.
Не успел я ничего больше сообразить, как перед глазами замаячила черная фигура часового. Он шел прямо к тому месту, где я залег в снег. Я взялся за ручку ножа. Надо попробовать все сделать тихо. Часовой приближался, пританцовывая. Он, видно, промерз сильно, карабин держал в обнимку, кепи натянул на уши, на ногах у него были огромные, словно плетеные корзины, соломенные боты. Он не дошел до меня, повернул к штабелю, поднял брезент и забрался под него греться. Из-под брезента торчали ноги «бдительного стража», выше их округло выпирала голова. Очень хотелось треснуть чем-нибудь по этой выпуклости. Но я сдержался. Пошел в сторону, оглядываясь на ноги часового. Нелепо обутые, они все время с ожесточением притаптывали снег у штабеля, пока я их различал.