— Все, завязываю. В общем, чем больше палишь по нему, тем он к дежурным хуже относится. Проверено. Нам по тонне в неделю дерьма закидывают. Мы по скалам пуляем. И нам хорошо.
— Полный ништяк, — не выдержал уже Гена, — глянь под окно, полковник. Там штаны этого балбеса валяются, в говне. Он за водой вчера пошел, а на том берегу тот стоит. Мурат сюда за секунду влетел, а обосраться еще быстрее ухитрился.
— А лучше так, чем как те… — тихо сказал Мурат.
— Слушайте, если все так, мне его здесь и надо стеречь, — заинтересованно предложил Тахир.
Лица у солдат вытянулись. Дергающиеся желваки под щетинистой кожей на скулах делали их похожими на ежей.
— Не тяни нас за собой, будь так добр, — проникновенно попросил Мурат. — Все вы мудозвоны, однако. Сибиряк, таежник приперся неделю назад. Тоже заработать решил. А тут осмотрелся, никуда, говорит, и идти не надо. Ну, мы его выперли, он сгинул. А мы дальше веселимся. Да, Гена?
Гена подошел, кивая. Неожиданно уселся на коленях рослого Мурата и долгим засосом впился в желтые от табака десны напарника. Переводя дух после поцелуя, Мурат объяснил:
— Видишь, парень, скучно тебе с нами будет. У нас своя жизнь, у тебя своя. Так что двигай с утра. Мы тебе тропинку укажем. К старику, Известная такая тропинка: по ней много орлов ушло, а обратно только один. Пришел и говорит — теперь я Черный Альпинист! А его в дурку, в Алма-Ату, на Каблуково.
— Сука, на фиг на ночь упоминаешь? — обозлился Гена.
Мурат вместо ответа продолжил лизаться с дружком. Тахир понаблюдал, надеясь, что маскарад для него играют ребята. Но те уже шарили друг у друга в штанах.
— Я по турбазе пройдусь, — буркнул Тахир, — закройтесь.
Еще хватало света, чтобы пройтись к березовой рощице, к белым одноэтажным коттеджам, в которых он жил пацаном. Много лет, много июлей (секция выезжала всегда в июле) подряд. Запустение и разруха: облезла краска, сгнили доски обшивки, выбиты стекла; валяются прямо на траве вышвырнутые из комнат матрасы. Пара коттеджей обгорела, чернеют угольными остатками.
В эту осень дикая малина вольготно разрослась, заглушила траву, укрыла утоптанные дорожки, длинные белесые стебли неохотно пропускали Тахира, осыпая его водой с пожухлых листьев. Он сорвал в ладонь несколько ягод, закинул в рот — ягоды были водянистые и безвкусные.
Зашел в крайний корпус над обрывистым берегом речки, здесь они и жили пацанами в первый заезд. Тогда еще был боксером Сашка, Рашидка, младший брат, тоже на халяву прокатился. Парень постарше после отбоя рассказывал жуткие истории о Черном Альпинисте, Тянь-Шаньской Деве с серебряными глазами, чья любовь делает тебя прозрачным и холодным. Они спорили, кто-то давал трешь, если найдется смельчак сбегать к дальней ели на склоне, через речку, где его поджидает Черный Альпинист.