Наконец они соорудили некое подобие постелей из сосновых ветвей и сухих игл и завернулись в плащи, чтобы поспать. Охотничий пес лег на бок, прижавшись лохматой спиной к Марку и согревая мальчика своим теплом.
Хотя Марк очень устал, ему все же понадобилось некоторое время, чтобы расслабиться умом и телом. Когда другие уже дремали, он все еще смотрел сквозь ветви на звезды над головой, терзаемый мыслями о матери и о том, что лучше бы добраться до нее прежде, чем Децим сделает что-нибудь дурное. У Децима был большой запас времени, он мог добраться до своего поместья на два дня раньше друзей. За такое время могло случиться что угодно, и Марк с ужасом думал, что, как бы они ни спешили, но, придя на место, могут обнаружить, что враг уже покончил с женщиной!
Марк позволил себе на миг представить, что его мать может быть мертва, и его ум наполнился темнотой и кровавыми картинами мести. Децим должен будет умереть только от его руки, и Марк сделает все, что окажется в его силах. А после этого Марк вообще не представлял себе никакой жизни – лишь темную, полную отчаяния пустоту. Он слишком устал, чтобы позволить себе надеяться, и с трудом представлял, как спасет мать, как увидит любовь в ее глазах и почувствует покой в ее объятиях… Они бы могли вернуться на свою ферму, и Марк нашел бы способ заработать достаточно денег и выкупить ее у нового владельца. А со временем они бы построили достойную гробницу для Тита, чтобы его останки покоились с должным уважением. Они могли бы вместе работать на земле, а Цербер зимой охранял бы их овец от волков. Его мать старела бы, но никогда не смогла бы забыть, что Марк ее спас, и всегда смотрела бы на него с гордостью и любовью…
Да, наконец-то Марк вообразил себе этот радостный мир, и его сердце наполнилось довольством и покоем, позволив мальчику заснуть. Он не проснулся даже тогда, когда Цербер посреди ночи вдруг зашевелился и резко сел, принюхиваясь к воздуху, ловя резкий запах проходившей неподалеку лисицы. Цербер негромко зарычал, когда хищница, зашелестев сухими иглами, развернулась и убежала в сосны. Довольный тем, что его хозяину ничто не грозит, пес снова улегся и лизнул Марка в ухо, а потом опустил тяжелую голову на лапы и спокойно заснул.
* * *
Фест проснулся еще до рассвета, когда первые розовые полосы только-только появились на горизонте. Почувствовав, как одеревенели все его мышцы, он поморщился, потом сел и размял плечи и шею, а уж после этого встал и ткнул спящих мальчиков носком ботинка.
– Эй, пора! Просыпайтесь!
– Э-э-э… – простонал Луп, сворачиваясь в клубок.