Она закрепила волосы на затылке и достала из косметички опасную бритву и тюбик с пеной для бритья. Выглядело это довольно устрашающе.
— Постарайся как можно меньше двигаться, Майкл. Я шучу, конечно. Но учти, брить тебя буду очень тщательно.
Навалившись на него всем телом и поставив локоть ему на грудь, она намылила его подбородок. Потом уперлась двумя пальцами левой руки ему в висок и правой рукой провела лезвием вниз по щеке. Он почувствовал ее дыхание на своем лице, ее глаза, прищуренные от напряжения, находились всего в дюйме от его ресниц. Она работала, приоткрыв рот и просунув кончик языка между зубов. Тяжесть ее бедер, густой запах духов и накатывающие волны дремоты не давали ему собраться с мыслями. Он закрыл глаза, и его падение в пустоту стало еще стремительней. Он потерял ощущение времени. Потом он почувствовал, как Ингер вытерла с его лица остатки пены, и открыл глаза.
— Теперь закрепим накладные волосы. Это очень деликатная операция.
Она наложила первую прядь, от усердия снова высунув язык.
— Наверно, ты хочешь знать, почему я передумала на тебя работать? Это было слишком опасно для твоего эго. На самом деле я вообще не собиралась возвращаться в Англию. Мне никогда не нравилась эта страна. Там все слишком чопорно и сухо, все по правилам и протоколам. А я хочу работать только на себя, отвечать перед самой собой, полагаться лишь на свои силы. Все последние семь лет я вкалывала на вас только потому, что так хотел Гуннар.
Она тщательно расправила его бачки.
— Как видишь, до сих пор я была с тобой не совсем честной, Майкл. Гуннар Моель был не просто моим работодателем. Он тот самый человек, который вывез меня в Берлин и изменил мою внешность. Это тебя удивляет? Я полагаю, да.
Она откинулась назад и, склонив голову на плечо, внимательно, словно художник, рассмотрела свое творение:
— Ну что ж, вполне прилично. Если не считать волос и глаз, никому и в голову не придет, что это вовсе не лицо Кристофера. Но надо добавить еще несколько штрихов. — Она достала из косметички еще одну коробочку и приподняла на ладони его голову. — Ты должен радоваться, Майкл, что я совсем не темпераментная женщина. Только вообрази себе, что вместо меня здесь сидела бы Хельда Петерсен. А это еще может произойти, если тебе не повезет. Вот уж кто действительно страстен, так это Хельда, к тому же она любит Гуннара. Она бы тут же вонзила в тебя нож. Но я никогда не любила Гуннара. Наверно, я была ему благодарна. Пожалуй, я даже была от него в восторге. Гуннар на самом деле был человеком достойным уважения, им восхищались и мужчины, и женщины. Но в его присутствии меня всегда охватывал страх. Я его боялась, Майкл. Может быть, потому, что он тоже был чрезвычайно страстен. Так что, в каком-то смысле, я тебе даже благодарна. Ты убил единственного человека, рядом с которым я была всего лишь женщиной. Ты меня освободил, но все равно я ненавижу тебя за то, что ты сделал. Мне неприятна сама мысль, что Гуннар Моель погиб в расцвете сил от рук какого-то грязного и ничтожного убийцы. Если бы я доверяла своим чувствам, я бы никогда не стала работать с таким человеком и предпочла бы, чтобы он понес заслуженное наказание. Но у меня есть разум, и он подсказывает мне, что ты еще можешь быть мне полезен.