— Объясни мне, зачем?
Девушка улыбнулась. Именно эту улыбку он видел во время их мимолетной встречи в той комнате в Кано столетия тому назад. Незабываемая улыбка.
— Вы — человек, который убивает. И Инга боится вас. Я слышала это в тоне ее голоса, видела в том, как она смотрела на вас, как она хотела вас. До вашего приезда я ни разу не замечала в Инге страха.
Они шли, шатаясь и спотыкаясь в песке. Но теперь он мог думать только о Серене. Об улыбке Серены.
Он сидел, скрестив ноги, сложив руки, повесив голову. Он больше не чувствовал жажды в привычном понимании этого слова… Его рот был полон ваты, которая не вызывала особенно неприятных ощущений, если не шевелить ее, открывая рот или пытаясь разговаривать. Больше в нем ничего не существовало. Лишь его мозг, паривший над этим слоем ваты, находился в болезненном состоянии, и ощущал несчастье ситуации.
— Этой ночью будет легче, — сказала Серена. — Смотрите туда.
Уайльд поднял его голову. Цвета впереди нисколько не изменились, но пейзаж стал другим. Плавные гряды барханов сменились устремленными вверх обнаженными скалами. Они были причудливо обточены ветром, который на протяжении многих тысячелетий хлестал их песком, разламывая, высекая пещеры, и казалось, с трудом удерживались в равновесии.
— Тогда чего же мы ждем?
— Нам нужно еще очень много пройти. А теперь молчите. — Его госпожа приказала, и он умолк. Но это было реальное подчинение, не психологическое. Без Серены его уже не было бы на свете.
Тянулся еще один день, но сегодня, как ни странно, ему было гораздо труднее сидеть не двигаясь, заставлять себя спать, так как до сегодняшнего дня он никогда еще не мог определенно представить себе, что такое изнеможение. Его мозг не отдыхал, а куда-то мчался. Он знает, что на сей раз ему предстоит умереть, вдруг пришло в голову Уайльду, знает, что не переживет более одной ночи. В таком случае Серена должна будет продолжать путь одна.
Он представил ее себе в виде какого-то духа, несущегося с ветром над пустыней, ища возможность отомстить. В пустыне легко было поверить в призраки.
— Пойдем, — приказала Серена. Еще не начало темнеть, но жара заметно ослабела. — Теперь идти будет легче.
Уайльд поднялся на ноги. Сам себе он напоминал осла. Хотя если бы он был ослом, то она могла бы время от времени ехать на нем. Он подумал, что было бы довольно приятно провести остаток жизни зажатым между золотисто-коричневыми бедрами. Но она была бы жестокой хозяйкой, а он оказался бы несчастным ослом. Так что он был собакой, усталой, но преданной, неспособной к размышлению о себе, повинующейся ее голосу, единственному голосу, который знает.