– Ну, полно. Полно… – отстранил его Митрич.
– Не уходи. Пожалуйста, не делай этого! Не уходи!
Руки Хабарова заметно дрожали, а на лице сложной палитрой застыли и боль, и мука, и любовь, и сожаление.
– Что ты задумал, отец?! Хочешь умирать – умирай дома. Я мешаю, значит я уйду. В тайгу-то зачем?
Он рухнул на колени перед стариком, заплакал. Он плакал громко, навзрыд, с бешено заходящимся дыханием.
– Пожалей… Пожалей меня, отец… – он простер руки к старику, словно просил о милостыне, без которой не только дальше жить, но и дышать, и верить, и чувствовать было невозможно. – Не уходи… Прости… Прости меня. Прости… Не уходи!
Нервный спазм перехватил горло. Хабаров замолчал, склонился к самым ногам старика в земном поклоне.
– У меня никого… никого не… осталось… кроме… тебя… Нет… Нет больше корней, которые… которые давали мне силу. Я один. Совсем … Мне страшно. Страшно потерять тебя! Не уходи, слышишь?! Поедем со мной. Я буду ухаживать за тобой. Ты же еще крепкий. Ты еще долго жить будешь. Ты еще внуков будешь растить! А там… Там страшно… Там холодно… Там ты один будешь… Совсем беспомощный… Я не хочу, чтобы ты был один! Мне жалко тебя, и себя без тебя жалко! У меня сердце от горя рвется! Ну, накричи на меня, прогони, только не уходи!
Старик отстранился.
– Не-е-ет! – почти в истерике выкрикнул Хабаров и уцепился за его одежду.
Старик снял рукавицы, заткнул их за полу тулупа и простер руки над головой Хабарова.
– Все делается так, как должно. Все идет своим чередом. Ты не будешь горевать и плакать обо мне, не будешь меня искать. В твоей душе светло и покойно. Иди в дом.
Старик отступил на шаг и поклонился Хабарову.
Хабаров послушно встал с колен и, более ни слова не говоря, даже не взглянув на Митрича, пошел в избушку. До порога он так ни разу и не обернулся.
Старик пристально смотрел ему вслед, смотрел до тех пор, пока Хабаров не скрылся за дверью избушки. Потом он степенно надел рукавицы, запрокинул голову, посмотрел в небо. В небе было сразу два светила: солнце и полная луна.
– Равновесие… – почти по слогам проговорил он. – Коли одна жизнь прибавляется, другая завсегда убавиться должна…
Он поправил шапку и, осторожно ступая, пошел на коротких широких охотничьих лыжах по целику в тайгу. Снег равнодушно и холодно заметал его следы, заметал до тех пор, пока на белой целине не осталось ни одного изъяна.
Вертолет прилетел в четвертом часу вечера, когда уже начинало смеркаться.
– Чего припозднился-то? Темнеет. Думал, не прилетишь!
Хабаров пожал протянутую пилотом руку.
– На Дан-Тадяхе застрял! – крикнул ему в ответ Данилов.