Да что это ты, князь?! Сыновья твои перед тобой, ты ждал их, ты Ее просил подождать: встречу их…
Приосанился Всеслав, ликом посветлев, руки поднял, развел их, не сбежал с крыльца, как молодой.
— Сыны мои!
И — к Глебу. Обнял. Обнял и Давыда. Снова руки раскинул, отступил, сказал:
— Вот сколько ждал. Дождался!
И смотрел на них — на Глеба, на Давыда, опять на Глеба, улыбался, хоть и сводило губы, знал, что нужно б дальше говорить, да слова не шли, горло сжимало. Стоял, слезу смахнул, еще раз произнес:
— Сыны! — И руки опустил. Только головою покачал, стар стал, слезлив…
А Давыд неожиданно бойко сказал:
— Вот ты каков, отец: кровь с молоком! А говорили — слег.
— Как это слег? — удивился Всеслав. — Болтают почем зря. А ты ромеича не слушай!
— Ромеича? — переспросил Давыд.
Как будто бы не понял! Глаз даже не отвел, только шрам побелел.
— Да, сын, ромеича, — повторил Всеслав. — А что, разве не он… — Посмотрел на Глеба и тихо спросил: — Да что вы, вместе, что ли, ехали?
— Нет, — ответил Глеб. — Я здесь давно уже, с обеда.
С гневом сказал!
Всеслав спросил:
— А где ж ты пропадал?
— За воротами стоял. За градскими.
— Что, не пускали тебя, что ли?
— А кому не пускать? Там открыто. И нет никого. А я стоял! — И тоже смотрит, глаз не отведет. Вот и сошлись они, и уже началось.
Давыд с усмешкою пояснил:
— Брат ждал меня. Брат мне сказал: «Чтоб ты потом не говорил, будто я ужом вперед пролез, оттер тебя».
И замолчал Давыд. И Глеб молчал. Стояли у них за спинами: за Глебом пятеро, за Давыдом вон сколько, старше он, Давыд, и злей, с ромеичем стакнулся, но ни за что в том не сознается, юлить будет…
— Да что это?! — сказал Всеслав. — Ко мне вы или не ко мне? А я вас ждал или не ждал?! — И оглянулся на крыльцо.
На крыльце стоял Борис. И вниз сходить не собирался.
— Борис! — позвал его Всеслав, но тотчас передумал и спросил: — Где Ростислав?
— Он наверху, распоряжается. Уже накрыли. Поднимайтесь.
— Вот, — виновато сказал князь, — и стол уже накрыт. С дороги–то… Сыны мои!
Хотел взять их за руки, чтоб вместе войти, заодин. Не взял! Первым пошел, сыновья за ним. А ковер на ступенях ромейский лежал, наилучший ковер, его купцы еще Аль–доне поднесли, пушистый, густой и мягкий, словно пух… Ступени скрипят, как снег в мороз. Так же и в Друцке было, снег под твоими ногами скрипел, трясло тебя, Всеслав, рука к мечу тянулась, но ты ни разу не оглянулся, а за тобой следовал Ярополк Изяславич, змееныш, это потом уже… Так, может, и сейчас: сядут сыновья, вином кровь разогреют, а кровь у них у всех одна, твоя…
Взошли на крыльцо. Прошли мимо Игната — дверь была закрыта — и поднялись наверх, двенадцать так, двенадцать сяк, а на седьмой ступени, как всегда, Всеслав перекрестился: «Господи, не за себя прошу, за них, только за них, не покидай их, Господи!..»