Широкую тахту, заваленную вроде бы только скомканным бельем, сначала закрывал от них письменный стол, тоже весь заставленный: посудой, пузырьками, стопками книг.
Потом, по мере их приближения, из-за угла стола показалось изголовье с подушкой, с желтым лицом на подушке.
— Илья Михалыч! — соседка опередила их, склонившись над лицом и вскрикнув.
Борис отстранил ее, профессиональным «докторским» жестом нащупал запястье, затем бесстрастно поднял лежащему веко. Глаз уже высох — не отражал «солнечной» шторы. Зрачок расплылся и словно потерял контуры. Веко, когда от него отлепился грубый, с острым ногтем палец Бориса, осталось поднятым. Глаз глядел в никуда.
— Господи! «Скорую»?!
— Час, как умер, — сказал Борис, — сам себе уколы делал?
— К нему врач ходила! Не часто! Как вызовет! У него, как обычно, на столе телефон всегда стоял, второй аппарат! Вот стоит!
— Пузырьки из-под инсулина, шприц, вата. Спирт, видно, пролил, — перебирал носком ботинка на полу вещественные доказательства Борис.
Ему в такт что-то шаркало в прихожей. Роальд увидел, что Таня протирает тряпкой зеркало, второй телефонный аппарат.
— Не надо! — показал он ей пальцем на лестницу, — туда уйди!
Таня засмеялась.
— Танюшк! — седовласая, красноносая соседка протянула к ней руки из широких рукавов. — Илья-то помер! Помер!
Таня повернулась, подошла. С тряпки капало.
— Укол! — сказала она. — Спит Илья! Безногий! Щупал! Щупал! Спит! Буди! Гулять!
— Уйди к себе! — показал на лестницу Роальд.
— Пойдем-ка, Танюш! — подхватила ее под руку соседка. — Пойдем! Я звоню? Вашим-то?!
— Да-да, — кивнул Роальд, — по ноль три. А в отделении знают.
— Кто? — спросил Борис.
— Я же им звонил на всякий случай. Сюда сейчас участковый должен зайти.
Складки, морщины на лице покойного были уже разглажены смертью. Покоем. Покойные — самые спокойные.
— Не старый?
Борис листал паспорт. Уже успел найти.
— Тридцать восемь лет.
— Глядится старше, — Роальд приподнял одеяло. Пахнуло тленом. Уже? Ног у покойного не было. Короткие култышки. Бурые, сырые пятна на простыне.
— При тяжелом диабете, я читал, — Борис все то отступал, то подходил, звенел посудой, — бывает такая штука… гангрена. Наверное, у него ноги так-то и пропали.
— Отрезали, — подтвердила седовласая, — я вашим позвонила. Сейчас, сказали, подъедут. А чего теперь? Отмучился. Такой вроде был жалостный. Вежливый. Танька его посодит на лавку вон там, он и сидит, со всеми здоровкается. Был ученый человек, видать. Говорили образованный, в техникуме учился. Небось семья была. А кому безногие нужны? Когда их вон с ногами сколько хошь! Алкашей! А вообще-то он тут у нас три года живет. А кто его знает?..