в то время как сестрам надлежало только жить. Они чувствовали, что должны отступать, давая дорогу брату, и они преувеличивали эту свою обязанность, пропуская его вперед во всем. В результате молодой человек вырос совершенным эгоистом. В том семействе, о котором я пишу, все были почти аскетами по привычкам, но Брэнвеллу разрешалось потакать собственным прихотям. Правда, в ранней юности его способность привлекать и привязывать к себе людей была очень велика, и многие, вступая с ним в общение, оказывались так ослеплены, что были готовы удовлетворять любые его желания. Разумеется, он действовал осторожно и не открывал отцу и сестрам всех тех развлечений, которым предавался. Но со временем строй его мыслей и манера говорить становились все грубее. Сестры убеждали себя, что эта грубость – часть мужественности, и за своей любовью к брату не желали видеть, насколько Брэнвелл вел себя хуже, чем другие молодые люди. Они догадывались, что он подвержен неким заблуждениям, подлинную природу которых не понимали, но тем не менее брат оставался их любимцем, их надеждой, их гордостью – тем, кто со временем принесет великую славу имени Бронте.
Брэнвелл, как и его сестра Шарлотта, был худеньким и небольшого роста, в то время как две другие сестры казались и крупнее, и выше. Мне довелось видеть портрет Брэнвелла, изображенного в профиль: таких, как он, считают весьма красивыми. Лоб высокий, глаза правильно расположенные, и общее выражение лица – тонкое и умное. Нос тоже неплох, а вот линия рта несколько грубоватая, и губы, хотя и прекрасной формы, толстоваты и приоткрыты, что указывает на распущенность, как и оттянутый немного назад подбородок выдает слабость воли. Волосы у него были рыжеватые, и цвет лица обычный для рыжеволосых людей. В его жилах текло достаточно ирландской крови, чтобы в манере вести себя ощущалась раскованность и сердечность, с оттенком природной обходительности. В отрывках рукописи, которую я читала, есть удивительно точные и удачные выражения. Это начало некоего рассказа, и герои в нем изображены уверенной рукой художника-портретиста, чистым и простым языком, характерным для произведений Аддисона в «Спектейторе»>118. Фрагмент слишком короток, и по нему трудно судить, был ли у автора талант драматурга: его персонажи не вступают в диалог. Однако элегантность и спокойствие стиля весьма неожиданны для такого склонного к бурным излишествам человека, как Брэнвелл. В его груди горело желание литературной славы – то же, что иногда вспыхивало у сестер Бронте. Его талант искал различные выходы. Брэнвелл писал стихи, посылал их Вордсворту и Колриджу (оба они отнеслись к нему благожелательно и похвалили его опыты) и часто печатал их в «Лидс меркюри». В 1849 году, находясь дома, он пробовал себя в различных видах сочинений и ожидал, что подвернется какая-нибудь работа, которой он мог бы заняться, не получив предварительно дорогостоящего образования. Нельзя сказать, что он ожидал ее нетерпеливо: он встречался со все тем же обществом (на его языке это называлось «познавать жизнь») в таверне «Черный бык», а в пасторском доме продолжал оставаться всеобщим любимцем.