Нубийский принц (Бонилья) - страница 34

— Хочешь, ненадолго поднимемся ко мне? — предложила Докторша. — Мадрид — отличный город: вчера я прогулялась по Куэста-де-Мойяно и нашла дюжину необрезанных.

— Где она? — спросил я.

— Здесь, в Мадриде. Мы с ней обедали. В половине пятого у вас самолет. Для вас забронирован номер в “Малага-Палас”. В идеале первое донесение от тебя должно поступить через пару дней. Тогда я смогу сообщить в Нью-Йорк, что трофей почти у нас в руках. Откровенно говоря, я понятия не имею, нубиец он или нет, но ты знаешь, мне нравится придумывать трофеям звучные имена: этот пусть будет нубийским принцем. Отлично. Даже если он не нубиец, мы продадим его под видом нубийца. По-моему, он ничего, а ты как думаешь? Из таких получаются самые лучшие трофеи, с ними ничего не нужно делать, тела как скульптуры, ты ловишь каждое их движение, а потом неделю не можешь выкинуть их из головы, и в ванной, и в постели все думаешь о том, чего ты с ними не делал, но мог быть сделать; подобные вещи должны стоить немалых денег, и если бы это зависело от меня, я бы оценила нубийца в тысячу евро, из них триста за сеанс и семьсот за право на образ, по-моему, это вполне справедливо: подумай, сколько женщин, лежа под опостылевшим мужем, воображают супермена, паренька из магазина на углу или любимого актера, а мужья и не подозревают, где витают мыслями их партнерши, впрочем, тебе это все неинтересно, ты у нас из другого теста, но, будь уверен, даже под тобой я вряд ли смогу выкинуть из головы нубийца. Так мы идем ко мне?

Кое-кто обязательно скажет: все ясно, автор решил скомкать интригу, его отправляют за трофеем редкостной красоты, он, само собой, в него влюбляется и старается не допустить, чтобы красавца иммигранта превратили в машину для развлечений; вот и весь конфликт. Похоже на любовный роман, слегка отягощенный социальным подтекстом. Боюсь, мне придется разочаровать тех, кто на него настроился. Впрочем, иногда меня посещает искушение отдать дань художественному вымыслу, приукрасив собственные воспоминания.

Мы отправились к Докторше, занялись любовью, и, хоть я опасался, что мои довольно скромные возможности не смогут удовлетворить высоких запросов партнерши, Кармен, успевшая перенестись в мир фантазий, где, вместо меня ее покрывал нубийский принц, была на седьмом небе; воображение — отличное терапевтическое средство: нам достаточно погрузиться в себя, чтобы спастись от удушливой посредственности окружающего мира. После секса я, совершенно умиротворенный, развалился на кровати, а Докторша встала, приняла душ и вернулась в спальню. Чмокнув меня в ладонь свесившейся с кровати левой руки, она прошептала: “Я пошла за покупками”. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем пиликанье будильника вырвало меня из блаженного небытия. Обыкновенно, ночуя в барселонской квартире Докторши, я дожидался, когда она заснет — и начнет сладко посапывать, совершенно утратив бдительность, — чтобы свершить маленькую месть поработившей меня женщине и взять с нее небольшую плату, положенную всем без исключения сексуальным машинам. Дань я взимал необрезанными книгами. Всякий раз я тихонько пробирался к стеллажам, на которых размещалась идиотская коллекция Докторши, и выбирал пять экземпляров, тех, что потоньше. В руках у меня был предварительно захваченный в кухне нож. Устроившись на диване в гостиной, я разрезал склеенные страницы, нанося нелепой коллекции непоправимый урон. Даже если Кармен о чем-то догадывалась, она ни разу не обмолвилась о своих подозрениях. За полдюжины наших свиданий ее собрание должно было уменьшиться на триста экземпляров — серьезная недостача. Порой, когда Докторша предлагала мне поужинать вместе и закончить вечер у нее, мне отчаянно хотелось сказать: конечно, дорогая, это обойдется тебе в пять книжек. Моей целью было полное уничтожение коллекции, но, разрезая по пять томов за одно свидание, я продвигался слишком медленно, и месть грозила затянуться. Перед увольнением из Клуба я планировал посвятить расправе с книгами целую ночь. В отеле, ожидая, когда мне принесут кофе с круассанами, я успел искалечить два тома, приобретенные Докторшей на Куэста-де-Мойяно. Разрезать книгу полностью было слишком рискованно, и я решил ограничиться несколькими тетрадями. Если бы Кармен обнаружила последствия моего вандализма до нашего с Лусмилой отъезда в Малагу, я сослался бы на нечистоплотность книготорговца: бывало, что прежние владельцы разрезали некоторые страницы, а том, в котором пострадала хоть одна тетрадь, уже не мог считаться необрезанным. Телефонный звонок оторвал меня от размышлений, и я не раздумывая взял трубку. Звонила Лусмила. Она заявила, что не придет на обед и мы встретимся в аэропорту. Все это было сказано весьма заносчивым тоном, и ни тебе “привет”, ни “как дела”. С тех пор как Лусмила пополнила ряды охотников, я видел ее всего один раз, на непринужденной, почти семейной, встрече, которую Докторша устроила в начале года, чтобы обнародовать показатели каждого сотрудника и дать хорошего пинка отстающим. Под началом Кармен трудились пятеро охотников, куда меньше, чем в других крупных отделениях. На том собрании мы с Лусмилой едва обменялись холодными приветствиями. Она превратилась в агрессивную деловую женщину в сером костюме, туфлях на высоком каблуке и с длинными волосами, заплетенными в косу. После выступления Докторши албанка задала какой-то вопрос и покинула зал заседаний одной из первых. Мы собирались зайти куда-нибудь выпить по стаканчику и позвали Лусмилу, но та заявила: “Боюсь, моя компания придется вам не по вкусу”. На меня она ни разу не взглянула, хотя мы сидели рядом и я все время старался встретиться с ней глазами. Оставалось надеяться, что с тех пор Лусмила сменила гнев на милость: мне совсем не улыбалось иметь напарницу, которая открыто меня презирала.