— Позволь мне быть впереди всех, Осман! — шепнул ему теперь Фераджи!
— Нет, ты будешь вторым! — ответил молодой раб, сгоравший от нетерпения прославить свое имя, связав его с каким-нибудь отчаянно отважным делом.
— Тихо! Молчать и следовать за мной! — скомандовал еще раз Осман, и затем Симба заметил, что канат, который он легко пропустил между пальцами, туго натянулся. Очевидно, Осман взбирался по нему вверх.
Наступила решительная минута.
Симба осторожно спустил дверцы трапа и сам на цыпочках удалился в тот угол, где стоял, прислонясь к стене, Инкази.
— Все в порядке, Инкази, — прошептал он. — Осман подымается первый. Солиман ищет нас на Танганайке. Мы впустим только одного Османа!
Он достал из кармана заряженный револьвер.
Прошло еще несколько секунд, но вот скрипнула дверка трапа, и Осман вошел в горницу. Защитники тэмбе Мудимы, несмотря на весьма недостаточный свет, ясно различали очертания молодого араба, потому что глаза их успели привыкнуть к темноте.
Осман остановился, глядя вперед и только что хотел обернуться назад, вероятно для того, чтобы осмотреть и остальные углы хижины или же чтобы подать знак следовавшему за ним Фераджи, когда за стеной, у самых дверей хижины, раздался странный шум. Казалось, будто безмолвные стены домика готовы были обрушиться.
Осман невольно содрогнулся.
На секунду шум и треск смолкли, но вот уж снова что-то загремело и загрохотало под землей точно в момент землетрясения; затем послышался еще один глухой страшно сильный удар, сопровождаемый стонами и криками ужаса и отчаяния, которые как будто исходили из-под земли.
Все это было делом нескольких секунд, но впечатление этого страшного треска, грохота где-то под землей и отчаянные человеческие голоса, доносившиеся из глубины, — все это производило такое потрясающее впечатление, что Осман стоял, точно окаменелый, в тот момент, когда Сузи широко распахнул дверь хижины и первые лучи рассвета озарили розовым блеском стройную фигуру араба.
— С добрым утром, Осман! — насмешливо приветствовал его Симба, выступая из мрака.
Это приветствие показалось Сузи и трем сопровождавшим его неграм столь забавным, что все они громко расхохотались и в свою очередь насмешливо приветствовали пленника теми же словами:
— С добрым утром, господин!
Тогда только очнулся и пришел в себя ошеломленный всем происшедшим Осман. Он отступил назад к открытой дверце трапа, смерив Симбу надменным взглядом, полным непримиримой вражды и ненависти, и грозно замахнулся кинжалом, который держал в руке.
Это было поистине величественная фигура, молодой араб в своем ярко-красном тюрбане и зеленой затканной золотом одежде, с выражением самой отчаянной решимости на красивом, надменном лице.